Никита Рязанцев - Апокалипсис Всадника

– Братан, нам скоро по тридцатнику стукнет, а мы все в нищете влачимся! Сколько еще терпеть? – распаляется Онже. – Нет, я не спорю: в том году в блудную лукались, не просчитав все ходы заранее. Я сам много думал за эти темы, и понял, что рано мы с тобой в ту струю полезли. Даже не то чтобы рано, а просто не вовремя! Мне так видится, судьба нас к чему-то другому готовила, потому и обломы раз за разом происходили. Мол, рано вам, ребята, на уровень выходить: не все еще приобрели в плане опыта, не везде пообтерлись, и в тему вольетесь не раньше, чем готовы будете. Мы с тобой достаточно говна в жизни хапнули, должен же быть и на нашей улице праздник?.. Кстати о праздниках, мы завтра шашлыки делаем. Семыч со своей будет, мы с Викой, мастера наши придут. Со всеми перезнакомишься, заодно и на движняк наш посмотришь. У тебя на завтра дела есть какие-нибудь?

У меня вообще неладно с планированием. Я как пионер: всегда готов вступить в партию, отдать салют Мальчишу и вломить пизды буржуинам. Да хоть сейчас!

Довольно оскалившись, Онже заводит машину. Улыбка и на моем лице становится шире и шире. Давно пора выплыть из этой депрессивной заводи. Я стану для Онже лодкой, а он будет мне парусом. Лишь бы задул спутник-ветер.

По вымазанной липким медовым светом ночной трассе мы летим прочь от московской кольцевой. Направление: запад. Невзирая на малочисленное движение и позднее время суток, Онже умудряется лихо подрезать соседние машины. Скорость сто сорок – сто шестьдесят, и законопослушные водители в испуге шарахаются от нашей бешеной волги. Онже водит автомобиль как гонщик из компьютерной игры: у него бесконечное число жизней, и потому терять их не страшно. В прошлом году он ездил на старой восьмерке с отвалившимся креплением двигателя, без водительских прав и документов на машину, почти всегда укуренный в коромысло, нарушая все мыслимые и немыслимые правила дорожного движения. И так каждый день, отчего-то никогда не попадаясь гаишникам.

Растомленный накатившим блаженством от ганджа, помноженного на замаячившие в жизни ориентиры, я откровенно изливаю товарищу свои беды. Рассказываю про затянувшийся сплин и обнаруженную в душе пустоту, про неудавшийся переезд в Абхазию и про КЛАЦ-КЛАЦ-КЛАЦ то, что у меня положительно сдают нервы. Четко и по-деловому Онже раскладывает мои проблемы по полкам. Сходу диагностирует одни как требующие безотлагательного решения, другие как несущественные или несуществующие.

За окнами надувает щеки ледяной московский октябрь, но память рисует мне картину теплого южного вечера на берегу горной речушки, всего месяц назад. Игральные карты и гадалкин перст, указующий на пикового короля: «Не опускай руки и жди его появления. Скоро вся твоя жизнь повернется на сто восемьдесят градусов».

Теннисный корт пансионата «Поляны» застлан июньским солнцем. Работники президентской администрации играют в большой ельцинский спорт. Вууу-вууу, со скоростью пушечных ядер пролетают над сеткой мохнатые шарики ядовитых расцветок. По белым шортам и теннискам раздаются мокрые пятна честного административного пота.

– Знаешь, чего я хочу? Воспитать сына настоящим мужчиной. Передать ему все свои знания, научить всему, что мне известно. Чтобы он был как машина, готовая сломать любого, кто мешает ему в жизни пробиться!

Это вторая по счету фраза, услышанная мной от Онже сразу после знакомства. У него еще нет сына, ему самому четырнадцать, но Онже разбавляет выдумки фактами по принципу один к трем, отчего даже вымысел сходит за правду.

Онже рассказывает про хулиганское детство на улицах древнего города в далекой горной республике. Отец бросил их с матерью прежде чем сын пошел в школу. Карманные кражи, мелкие аферы, знакомство с наркотиками, – нам есть, чему поучиться друг у друга. Будто знакомы невообразимо давно, мы сразу открываемся нараспашку. Каким-то наитием чую: каждому из нас не хватает тех качеств, что легко обнаружить в другом.

Онже представляет меня своему приятелю из «Полян». Типичный сангвиник, Лелик травит бесконечные анекдоты, заряжает атмосферу вздорным весельем и отчего-то величает знакомца иначе, чем тот мне представился. Вскоре выясняется, что родственники называют моего нового друга одним именем, приятели другим, а в свидетельстве о рождении значится третье. «Она же Элла Кацнельбоген, она же Клавка-Помидориха, она же…», – уловив эхо из знаменитого кинофильма, нового товарища я окрещиваю по-своему: Онже.