Никита Рязанцев - Апокалипсис Всадника

С чувством исполненного долга директор занимает свободное место рядом с нами. Все втроем мы с максимальным комфортом распластываемся на диване, вытягиваем ноги и сыто закуриваем.

– С этими фраерами надо договора замутить жесткие, чтобы не расслаблялись, понимаешь? – наклонившись к моему уху, вполголоса нудит Онже. – Я вообще как думаю сделать: когда все формальности устаканим и по инстанциям проедем – тебя сюда посадить, чтоб ты за этими пепсами косяка давить мог. И сразу тебе, братан, говорю: на равных с ними общаться не вздумай! За пределами автосервиса мы и налить им можем, и раскурить их не в падлу, а вот на работе их субординировать надо в хвост и в гриву с утра до вечера, понимаешь?

Позевывая от холода и хронической тягучей бессонницы, я закидываю руки за голову и с удовольствием релаксирую. Здесь я вне досягаемости для обрыдлого шума, гама и суеты большого нелюбимого города и для проклятых банковских кредиторов, целенаправленно и систематически сводящих меня с ума по домашнему телефону. Здесь никто не будет компостировать мне мозг, гонять почем зря или нагружать массой бредовых заданий. Теперь я буду просиживать за компьютером целыми днями, делая в свободное время наброски для задуманной некогда сатирической антиутопии с рабочим названием «Улей».

– Поедем-ка, по району прокатимся, – хлопает меня по плечу Онже. – Надо тебе акклиматизацию на местности провести!

***

Повизгивая покрышками, Онже разгоняется по второстепенной дороге, радуя возможностью поглазеть на основательно подзабытые рублевские территории. За выцветшими морями лугов открываются взору архипелаги коттеджных поселков, островки домов отдыха и скалистые рифы госдач. Проезжая мимо обширных поместий, Онже с гордостью профессионального гида просвещает меня по поводу их обитателей. Здесь живет академик такой-то, там видный политический деятель, а тут криминальный авторитет с Алтая.

– А теперь представь, братиша, что мы здесь однажды поселимся! С одной стороны губернатор края, с другой судья, с третьей блатной. Разве плохо по воскресеньям в личной баньке с такими соседями попариться? Судью подпоить, под губернатора хорошую девочку подложить, авторитета ганджем путевым раскумарить!

Ни дать ни взять, Тридевятое Царство. На взгорках окопались крепости феодальных замков рублево-успенской аристократии. Под уклон холмиков кучкуются особняки поскромнее: всяко-разно купцы, опричники, жрецы культа. На равнине селятся в стандартных однояйцовых коттеджах в меру разбогатевшие граждане полиса, манагеры по развитию и директора по девелопменту.

Онже указывает на массивные двустворчатые врата, коими замыкается барская усадьба титулованной государевой болонки. Семейство этих пустобрехов живет на Рублевке с незапамятных времен, передавая по наследству от отца к сыну высокое общественное положение, всенародную любовь и золотую миску с серебряной конурой. Вся страна восхищается Мигалковыми за два их главных отличительных свойства: способность ярко проявить себя в сфере искусств и за собачью преданность действующей государственной власти. Если в России правит православный царь-батюшка, дед-Мигалков служит государю верой и правдой. Если к власти приходят богоборцы-большевики, Мигалков-папа воспевает в гимнах тоталитарный режим и губителя миллионов жизней. Если наступает полная демократия, и олигархи со спецслужбами сажают на трон какого-нибудь карликового доберман-пинкертона, Мигалков-сынуля признается в беззаветной любви к новому «национальному лидеру». А в это время папаня в третий раз за свою долгую подхалимскую жизнь переправляет государственный гимн в соответствии с новыми веяниями.

Не важно, кто правит страной: монархисты, коммунисты, фашисты, онанисты, дебилы, преступники. Да даже если к власти вдруг придет мой друг Онже, Мигалковы будут первыми, кто выстроится в очередь у его кабинета с высунутыми языками в поисках свежей политической жопы. Ну и, конечно, с новым вариантом старой песни о главном: «По веее-чным завеее-там товааа-рища Он-же».

Мы останавливаемся перед автоматическими воротами, с которых кричит на нас грозная надпись капслоком: «СТОП! ПРЕДЪЯВИ ПРОПУСК!» Из кирпичного строения, обвешанного телекамерами как репей колючками, выходит рослый охранник. С недоверием покосившись на нашу «волгу» и придирчиво глянув на бумагу с допуском, он нажимает кнопку дистанционного пульта.

– Вот сюда, родной, никто посторонний близко не подкатит. Местной охране по барабану, какая у тебя машина и кем ты себя назовешь. Есть пропуск – проезжаешь, нет – тусуешься. А будешь буровить, силой прорываться, так тебя пропустят, но на обратном пути отряд СОБРа накроет. Я эту тачку у одного типа купил, который кой-кому из местных по работе помогает в некоторых щекотливых вопросах, понимаешь? Он мне пропуск по наследству подогнал, а так мы бы вообще хрен сюда сунулись! Чурбанов – и тех как скот в кузовах перевозят, и выйти они из поселка уже не могут, пока их хозяева тем же макаром назад их не вывезут.