Анна Бардо - Тень Мануила

Повозка остановилась аккурат напротив входа во Влахернский дворец, и с нее сошел мужчина, облаченный в черный плащ и алую бархатную шапочку, какую в те времена носили все ученые мужи. Он осторожно огляделся по сторонам, сжимая в руках какую-то книгу, обернутую в несколько слоев холстины. И когда сошел он со своей повозки, люди, стоявшие рядом, с ужасом увидели, что мужчина хромает на левую ногу, а под плащом его виден небольшой горб.

Тут же все узнали в приезжем горбуне Мануила, превратившегося из юноши в великолепно сложенного, несмотря на физические изъяны (кои были заметны, но не слишком бросались в глаза), красивого мужа лет тридцати. Дьявольские глаза его были по-прежнему настолько ясны, что могли сбить с толку любого. И лишь наблюдательный собеседник увидел бы, что зрачки у него разного цвета: один зеленый, а другой черный.

С опаской глядя по сторонам, Мануил вошел в императорский дворец, спокойно миновал стражу и через несколько минут уже стоял перед василевсом Константином. Совершив перед новым императором земной поклон, он передал ему книгу, завернутую в холстину с такими словами:

– Государь мой! Это единственный том, в котором собраны все «Законы». Учитель Гемист кланяется тебе и шлет свои благословения вместе с этой книгой.

Никто не знает, почему и за какие заслуги, но горбун снова был приглашен на службу к василевсу и пробыл в императорском дворце до той самой весны 1453-го, пережить которую Константинополю было не суждено.

И по торговой улице Меса вновь поползли слухи, что недобрые вести привез с собой горбун и что беды и несчастья предвещает он одним своим появлением. Многие советники предлагали императору убрать горбуна из дворца, но василевс Константин, как и его почивший брат, ни в какую не соглашался. Говорил, что Мануил обладает некими знаниями, какие необходимы для лучшего ведения государственных дел. Окружение Константина догадывалось, какими такими знаниями владеет горбун: судя по всему, император, потеряв всякую надежду на ратников своих и на помощь католиков в войне с османами, решил прибегнуть к силе колдовской и дьявольскому служению.

Едва горбун вновь появился в городе, как в него вернулись и дурные предзнаменования. Закаты над Пропонтидой опять стали кроваво-красными, а по вечерам снова слышался топот одинокого всадника. Мало того, сторожевые отряды еще и приносили из-за городских стен тревожные вести.

К власти в Османском государстве пришел безжалостный и деспотичный султан по имени Мехмет. И стал он творить такое богопротивное беззаконие, что его предкам и не снилось. Без всякого разрешения и предупреждения стал Мехмет-султан строить крепость на ромейском берегу Босфора. И крепость эта была настолько грозной и устрашающей, что сразу стало понятно, куда султан метит: хочет он завоевать Константинов град и подчинить себе всю землю ромейскую.

Май в тот год выдался холодным и тревожным. Тревога будто витала в воздухе, и каждая звезда на небосклоне пророчествовала о близком конце. По вечерам марево затягивало небо, и на луну, взошедшую над городом, наползали зловещие черные облака. Временами казалось, будто это птицы или летучие мыши, а может, и сами ангелы апокалипсиса кружат в небе и тени их скользят по краю белого диска, предвещая недоброе…

На Мануила бросали подозрительные взгляды, будто бы это он был повинен и в возведении османской крепости, и в тех зловещих планах, что строил новый кровожадный султан. А когда неприятельские войска подошли к городу, горбуна на улицах видели разве что только поздним вечером.

Знающие люди говорили, что в Мистре Мануил помогал учителю Гемисту, по прозвищу Плефон, которого впоследствии отлучили от церкви за еретические учения. Горбун даже якобы ездил вместе с ним во Флоренцию, на тот самый собор, где греки заключили унию с погаными католиками. Там-то он и продал свою душу дьяволу! И вернулся в Константинополь, чтобы приблизить его кровавый и жестокий конец…

Говорили также, будто в самую последнюю ночь Мануила видели бегущим со стороны Влахернского дворца куда-то в сторону Золотого Рога с огромным свертком, который он прижимал к груди бережнее, чем мать прижимает своего младенца. Бежал он быстро, несмотря на свою хромоту и горб, словно бы от кого-то убегал, задумав что-то недоброе. И тут путь ему преградил будущий патриарх Константинопольский Григорий Схоларий, в сопровождении своих слуг шедший в сторону убежища, дабы укрыться от наступающих султановых войск.