Юрий Мороз - Бидон Ньютона

Сам же великий учёный сэр поговаривал так:

– Чтобы чего-то выдумать, нужно хорошенько подумать. А в городе что? Пароходы гудят, лошади ржут, трамваи туда-сюда. На улицу выйдешь – броуновское движение, дома сидишь – каждые пять минут гости, поклонники, почитатели. Поразмаслить не дадут.

А на фазенде давали. Баронесса де'Люкк об этом неустанно хлопотала. Но однажды она не дала Ньютону витать в эмпиреях. А случилось это так:

Величайший учёный лежал на диване, а на лице у него лежал, в свою очередь, отпечаток полёта мысли. Было видно, что великая фантазия великого сэра выполняет высший пилотаж, выделывая немыслимые виражи. Баронесса всё ходила вокруг и, наконец, не выдержала.

– У тебя что-то болит, Ися, любимый мой? – спросила она с тревогой глядя на виражные гримасы учёного.

– Нет, – бросил Ньютон короткий и острый ответ, вонзившийся японским сюрикеном прямо над головой баронессы. Спугнутая ненужным вопросом чёткая мысль умчалась ввысь, обдав великого учёного сэра лёгким ветерком несвершённого открытия. Мадам де'Люкк с удивлением глянула на блестящий металл ответа и примолкла. Но хватило её только на час. Просто она приняла виражи за витражи, а какая дама устоит перед великолепием элемента декора.

– Может быть, ты голоден? – вытолкнула баронесса изо рта осторожный вопрос, который подкрался к Ньютону и тихонько влез ему в ухо.

Сэр Исаак Ньютон схватил неуспевший скрыться в ухе кончик вопроса, вытащил его, скомкал и что есть силы швырнул в закрытую форточку. Атмосфера накалилась настолько, что даже стеклянные осколки опадали на пол подобно сухому осеннему листу. Баронесса де'Люкк закрыла глаза и притаилась за закрытыми веками. Она была женщина от носа до макушки, а какая женщина может оставить в покое своего мужчину после двух отвергнутых вопросов?

– О чём думаешь, дорогой? – спустя ещё один бесконечный час спросила мадам. Ньютону, впрочем, этот час показался одним мгновением, а вопросы, казалось, извергались на него водопадом.

– Полусмерть, – сквозь губы ответил он. Всё вокруг стало мокрым и осклизлым от водопада, лежать было отвратительно неприятно.

– Полусмерть? – удивилась баронесса, отчего гусеницы её бровей поползли вверх по лбу и скрылись в пышной шевелюре.

– Послушай, дорогая, – Ньютон выдавливал слова, как зубную пасту из пустого тюбика, – ты же знаешь, как я тебя обожаю. Практически люблю. Но сейчас, умоляю, прошу, заклинаю тебя, не мешай мне думать! Хватит мочить меня своим водопадом.

– Я всё поняла, – сказала баронесса, придав рту форму каприза и упрямства, – я поняла. Ты влюбился! Отвечай, в кого ты влюбился? Ися, не мучь, скажи кто она! Так я и знала, что этот день наступит, и вот он наступил! Ты влюбился!

Ньютон метнул два заточенных копья своих глаз прямо в баронессу, но та даже не шелохнулась.

– Тьфу, ёлки-палки, – сказал тогда великий учёный, плюнув прямо в шерсть ковра, – дура-баба!

Затем развернулся на своих пятках, похожих на каблуки, и пошёл думать в сад. Шум его удаляющихся шагов навеял мадам де'Люкк мысль, что на самом деле это всё-таки каблуки, похожие на пятки, а не наоборот. На самом же деле там было ни то, ни другое, а что-то третье или даже четвёртое.

С тех пор сэр Исаак Ньютон, когда хотел подумать, сразу шёл в сад.

– От греха подальше, – говаривал он, глядя на окна мадамских покоев, в которых этих самых покоев практически не бывало.

Как известно, роскошная фазенда Ньютона была обнесена прямо таки исполинским забором и даже напоминала Кремль. Малоразвитые местные мужики, услышав однажды диковинное слово, переврали его и стали называть барскую усадьбу не иначе, как Хренль.

"Ладный у барина нашего Хренль" – болтали промеж себя крестьяне и уважительно топорщили вверх указательные пальцы, гордясь, что хозяин у них не чёрти что такое, а уважаемый человек. Но забор был возведён не для мужицких похвал, отнюдь. Причиной его тотальной монументальности стало воровство, шальным герпесом поразившее приусадебный участок великого учёного сэра. Пропадал драгоценнейший научный материал, к тому же вкусный и полезный. Кто-то безнаказанно тибрил яблоки! Кто это делал и для чего, это была тайна, покрытая мраком.

– Вот, чёрти космате! – ругал Ньютон своих крепостных по чём зря, – сады не сторожат, тайны мраком покрывают. Надо бы старосте сказать, чтоб кого-нибудь наказал. Будут знать, как мрак на всякую ерунду тратить.

Примечательный факт: тайну, покрытую мраком, разгадать практически невозможно. Вот за это "практически" и уцепился великий учёный, направив туда всю когтистую мощь своего интеллекта. Сначала он с ювелирной точностью соскоблил мрак, не задев при этом самой тайны. Но там было очередное препятствие в виде завесы, которую следовало очень аккуратно приоткрыть. Великий учёный взмок, как сапёр в сауне. Наконец, пред ясны очи сэра Исаака Ньютона предстала правда в одной набедренной повязке, из которой то там, то сям вываливался всякий срам. Это была, что называется, голая правда, похожая на неказистого рябого мужичёнку без амбиций и стремлений.