Татьяна Иванько - Золото. Том 5

Я приложил ладонь к моему разрезанному боку, подняв рубашку. Несколько мгновений и саднящее жжение пропало, рассечённые мышцы, кожа вновь целы. Раны нет на моём теле… только кровь высыхает на рубахе.

Когда я вышел на крыльцо, Ориксай и Яван верхами были уже здесь. Оба взлохмаченные, за ними отряд стражи, я увидел Коваля и Черныша среди них. Оба ксая смотрят на меня в окровавленной рубашке, выходящего из Доброгневиного терема, вслед за бледным и растерянным пленённым Явором, опутанным веревками по могучим плечам.

– Что… тут?! – вопрошает царь, брови гневными крыльями, глаза сверкают, даром, что весь светлый – так и жжёт.

– Этот человек, государь, напал на Верховную жрицу Луны. Намеревался убить. Слышите, как кричит Доброгнева в тереме? Моя кровь обожгла её. Но она жива. А этого человека надо в темницу. Решать тебе, государь, он ксай, он твой дядя, но он тяжкий преступник и не остановится ни перед чьим именем и почётом народа, потеряв лицо и разум.

– Ах ты… – удивление прозрения проступило на лице Явора вместе с румянцем, всегда так ярко полыхавшем на нём и исчезнувшем после совершённого. – Подстроил всё, мразь северная! Убью!

Он рванулся, но его крепко держат.

– Отведите ксая Явора и заприте… здесь, на Лунном дворе, где пусть стерегут его верные Доброгневе жрецы, что не простят покушения на их жрицу, – произнёс Ориксай побелевшими губами. – И наших в подмогу оставим.

Явор посмотрел на племянника:

– Ах, волчонок!

– Увести ксая, дабы не позорился более, – так же невозмутимо закончил Ориксай, так и не спешиваясь.

И только, когда увели Явора, он спрыгнул на траву Лунного двора и подошёл ко мне:

– Ты ранен, Белогор?

– Уже нет. Роскоши быть раненым я не могу себе позволить. Лечить-то некому меня пока, – попытался пошутить я.

– Как же ты сделал это?

– Давно надо было сделать, однако, Орик, – тихо проговорил я, глядя на приближающегося Явана.

– Стеречь надо обоих теперь.

Я посмотрел на них:

– И тех, кто будет стеречь, стерегите.

Яван и Орик переглянулись. Но спорить не стали.

– Орик, надо теперь и не спать, и смотреть и спиной, и кожей. Теперь или мы, или нас. Мы обезглавили заговор, но обезглавленный зверь ещё полон сил и может много бед натворить. Вам в войско надо обоим. И…

– Я понял, Белогор, – прервал Орик, сделавшись сосредоточенным и строгим, повзрослев сразу.

– А мне отряд дайте верных воинов.

Орик глянул остро:

– По следу пойдёшь?

Я чувствую непонимание во взгляде Явана. Но это уже меня не волнует. Скорее за Авой! Тревога снедает меня, она растёт с каждым мигом. Тревога и страх.

Куда и почему скачет Белогор, я могу только догадываться. Между ними с Ориком очень близкие отношения, как я успел понять, даже какой-то свой язык, не всегда понятный мне. Спросить напрямую Ориксая, не за Онегой ли отправляется Белогор, я не решился. Очевидной наглостью стало бы это с моей стороны. Тем более теперь, в эти мгновения, когда наметился перелом в незримом до сих пор противостоянии. И теперь, действительно или мы или нас.

Мы вместе с Чернышом и Ковылем приехали сразу к войску.

– Ты воевода, Яван, возьми слово, – сказал Ориксай по дороге.

– Я понял, Орик.

Я понял его, действительно, сказать должен я, не царь. Он должен быть рядом, но с войском говорит воевода. Никто ещё не знает ни о том, что пропала царица, ни о том, что пленён Явор, ни о том, что Доброгнева едва не погибла.

– Белогор напрасно не дал Явору убить Доброгневу, – сказал я.

Орик удивлённо посмотрел на меня:

– Ну, ты… и зуб заимел на неё, – усмехнулся он. – Неужто такую ненависть сумела внушить тебе? Ты-то уж, кажется, мог бы быть и добрее к ней.

– Я-то как раз и не могу быть добрее, но… И… Если бы Явор убил Доброгневу, мы казнили бы его, и дело с концом. Понимаешь?

– Любовницу и брата одним ударом, не слишком ты… Да и не думаю я, что всё так легко закончилось бы. Слишком глубоко простираются корни заговора Лунной жрицы, вот что… боюсь, одним махом все головы Горынычу не снести.

– Как бы нам не пожалеть о том, что Белогор такой же добрый как и ты, а не жестокосерд, как я, – ответил я. И всё же сейчас я хочу спросить его о другом: – Где Авилла? Ты знаешь? Или это знает Белогор?

– Никто не знает, – ответил Орик, не поворачивая головы, но я вижу, он хмурится. – Но он узнает.

– Как?

– Он далегляд, ты забыл?

Забыл… я не забыл. Как и то, что он Онеге жених. И это не нравится мне. Что он по какому-то там следу пойдёт… Каким бы внешне бесстрастным человеком не казался Великий жрец, я уверен, что он относится к Онеге особенным образом. И не так как к Доброгневе. Но, может в этом и секрет: Доброгнева ему возлюбленная, а Онега, девочка, которую он не смог обречь когда-то от несчастий и бед?