Виктор Вассбар - Понять и полюбить

– Глянь-ка на Анфиску! – ухмыльнулся сын лавочника Лигостаева семнадцатилетний оболтус Онуфрий, и ткнул локтем в бок своего товарища Кирилла Колобова.

– Чего это они?.. – часто моргая глазами, проговорил юноша.

– Ясно чего… к литовцу пошли… изгонять из села, – ответил Онуфрий.

– А чё он им сделал-то? – пожал плечами Кирилл.

– Батя вчерась сказывал, приходили к нам бабы, мамку хотели уговорить пойти с ними на литовца, только он не пустил. Сказал, что нечего народ смешить. Наше, мол, дело товаром торговать, а не митинговать.

– И чего?

– А ничего… Не пошла!

– А! Понятно! А эти чего?

– А эти дуры, чего с них возьмёшь?! Анфиску понятно, что потянуло на бой с литовцем. Эйный мужик ни одной юбки не пропустит, вот и решила отыграться на нём. Батя сказывал, что Иван её часто в дому литовца бывает… Тот ему картинки с голыми бабами кажет, а опосля Ванька, насмотревшись тех голых картинок, по бабам шасть, только-то его и видали.

– Эт, значит, Анфиске-то ничего и не остаётся от него, – захохотал Кирилл. – Ну и дела!

– Вот такие пироги, друг ты мой ситный! А по мне так Ванька ейный дурак, Анфиска баба видная, всё при ней!

– Ага! – гакнул Кирилл и тотчас, как только Анфиса поравнялась с ним, выкрикнул. – Глянь-ка на неё! Ай да Анфиса! Прям, царевна, не иначе! Ишь, как гордо голову-то запрокинула!

Анфиса даже глазом не моргнула, как шла, гордо вздёрнув голову, так и продолжала возглавлять колонну женщин вместе с отцом Симеоном.

– Айда с ними, – ткнув в бок Онуфрия, проговорил Кирилл и направился к Анфисе, по пути продолжая вызывать её на ответную реакцию. – Гляньте, гляньте на неё, даже ухом не ведёт. Ты чё ж думаешь, баба, ентим удержать свово Ивана? Ты хошь цельный иконостас неси заместо иконы, Иван твой всё одно будет бабам под юбки руки запущать.

– Цыть, молокосос! Не твово ума дело! Молоко на губах не просохло, а туда же. Ты прежде рот свой поганый от мамькиного молока утри, а топом разявай его! – не удосужив юношу даже взглядом, ответила Анфиса.

– Отойди, отрок, от женщины, – гневно взглянул Симеон на Кирилла.

– А то, чего, батюшка? Крестом своим огреешь, что ли?

– Тфу на тебя, богохульник! Как только земля таких бесстыдников носит?! Женщина на цельных десять лет старше тебя, постыдился бы рот свой разявывать. Бога в тебе нет!

– А твой Бог в твоём пузе! Ишь как важно тащишь его впереди себя на цельный метр, – заступился за товарища Онуфрий, и, придвинувшись к Анфисе, ткнул её пальцев в бок.

– Ах, ты ж охальник! – возмутилась Анфиса и, не прекращая движение, резко толкнула парня своим крепким объёмным задом.

Онуфрий, не ожидая от неё такого маневра, заплёлся ногами и повалился на землю, увлекая за собой идущего рядом Кирилла.

– Бог он всё видит! – взмахнул крестом батюшка, следом громкий смех десятка женщин разнёсся по селу.

В колонну женщин, двигающихся к дому Мажюлиса Урбонас, прибывали новые люди, – женщины в солидарность своим подругам, мужчины из любопытства.

Подойдя к дому литовца, женщины подняли визг, из которого было понятно только одно:

– Вон из села!

Две женщины пытался даже поджечь дом литовца, но были удержаны мужчинами.

Анфиса и ещё две женщины бросили камни в дом, разбив стёкла в одном из окон. От дальнейшего разрушения дома их остановил батюшка Симеон.

– Угомонитесь, люди! – обратился он к сельчанам. – Надо мирно решить вопрос с литовцем.

На крыльцо дома вышел Мажюлис и без вопросов и предисловий сказал:

– Вижу, не угоден вам. Сегодня покину ваше село. Желаю здравствовать и процветать.

Через два часа, наняв подводу, Мажюлис Урбонас покинул Бащелак.

В селе, после изгнания литовца, начался праздник. Поп Симеон выставил народу пять ведер вина и два ведра водки.

Народ вдарился в пьяный разгул. Село гуляло – пело и плясало, народ пил и веселился. Поп Симеон торжествовал. В пьянке приняли участие даже те, кто с укоризной смотрел на женщин, изгнавших из села грамотного механика. Началась массовая попойка. На дармовое спиртное, как вороньё на падаль, слетелось всё село. Пили все, у кого были руки, – кто мог держать в них стакан, – мужики и молодые парни, бабы и молодые девки, не отставали от них старики и ребятня.

К вечеру многие «очухались» и пришли домой, не дошли до дома два мужика и девка с парнем.

– Загуляли, – подумали их родственники. – Видно у друзей остались.

К середине ночи над селом зависла зловещая тишина, но с рассветом деревня вновь пустилась в пьяный загул. Началось похмелье.