Виктор Вассбар - Понять и полюбить

– Вдвоём, говоришь, – почесал за ухом Тит. – Вдвоём могут… а только нас всё одно больше… Всех не сгрызут…

– По мне какая разница, всех, али не всех, ежели я могу быть среди загрызенных? Пойду отсель, покуда и взаправду кровя не пустили… у меня её и так не особо-то много, – ответил Перепёлкин и сделал шаг назад, – в сторону от забора.

В это время беззвучно открылась дверь дома, и на крыльцо вышел Куприян Фомич.

– Здравствуйте, люди добрые! – поклонившись народу, громко приветствовал сельчан Севостьянов. – Собрал я вас по важному делу. Показать хочу чудище, что пыталось забраться в мой коровник, да только замысел его не удался ему, словили мы его с Авдотьюшкой, и связали крепко накрепко, чтобы не утёк и предстал пред вами, на ваш суд народный.

– О, говорил же, чудище! – передумав покидать зрелище, проговорил Лев Перепёлкин. – Постою ещё… коли сам Куприян Фомич рядом с ним, то уже шибко-то и не боязно. Да и связан он, сказал…

Спустившись с крыльца, Севостьянов подошёл к куче соломы и, наклонившись, протянул к ней руки, явно для того, чтобы ухватить охапку и показать народу, что скрывается под соломой.

Толпа ахнула хором, и кто-то громко проговорил:

– Руками-то пошто? Али не жаль рук-то? Откусит!

– А и то верно! Вилами, али граблями разгреби солому-то, – рекомендовали сердобольные старцы.

– Покажи народу зверя лютого! Мы его кольями!

– Косой его острой!

– Молотом! Молотом его! – понеслись выкрики из толпы людей, из предосторожности попятившихся от изгороди.

– Не тревожьтесь за меня, – спокойно ответил Куприян, схватил в руки охапку соломы, отбросил её в сторону. Так же поступил со второй и другими, и через минуту народу предстал сжавшийся в комок человек.

Севостьянов наклонился над лежащим на земле пленником, встряхнул его и поставил на колени.

– Вот он, зверь лютый, смотрите на него люди.

Толпа зашумела.

– Какой же это зверь?

– Это ж работник мельника Ивана Тузикова – Кузьма Чумаченко.

– Верно, говорите, люди, Чумаченко это. Он, басурман этакий, хотел корову мою со двора моего увести. Словили мы его с женой моей Авдотьей у коровника нашего. Не гостем в дом наш пришёл, а вором и ночью.

– Как же ты словил его, Куприян? Ночью-то спят все. Али он сам крикнул: «Лови меня, воровать твой дом пришёл!» – донёсся из толпы писклявый голосок и следом ехидный смешок.

– Сказываю же, вором он пришёл, крадучись. А словили мы его случайно. Ночью на двор вышел, чтобы воздухом свежим подышать, в груди шибко запекло. Дверь у меня без скрипу отворяется, петли-то салом смазываю, не слыхал он, как я на крыльцо ступил, а как ступил, тут-то и услышал шорохи у коровника.

– Так можь он заблудился, а ты его сразу по рукам и ногам.

– Да ещё и на сырую землю!

– И то верно, человек он, а не чудище лесное!

Понеслись упрёки к Севостьянову.

– Так и я думал по-первости, покуда он юшку не пустил мне. Ежели бы по какой оказии, по-пьяной ли или какой иной случайной нужде забрёл в мой двор, то оно понятно было бы сразу. Стал бы он по носу меня хлестать?

– И то верно, люди, – поддержал Севостьянова Ковригин. – Безвинный человек на колени пал бы, стал прощения просить за причинённые ночью неудобства, а не кулаками размахивать. А потому предлагаю руки ему отрубить.

– Севостьянову Куприяну, что ли? – со смехом выкрикнул какой-то шутник.

– Пошто Куприяну. Он у нас за народ стоит, артель соорганизовал, а ныне мельницу паровую задумал строить на благо наше, а то Тузиков совсем обнаглел, три шкуры стал с нас драть за помол.

– А не Тузиков ли подговорил работника своего худо сделать Куприяну? – высказал мысль Лев Перепёлкин. Надысь повздорили они шибко насчёт мельницы-то.

– А то верно, – поддержали Перепёлкина многие сельчане. – Шибко на днях повздорили Тузиков с Куприяном Фомичом.

– А вот щас мы и поспрошаем его, Чумаченку-то. А ежели запираться зачнёт, то без всякого суда руки отрубим и все дела… пущай потом робит култышками, – стоял на отрубании рук Ковригин.

– Отдаю его в руки ваши, люди. Забирайте и судите всем миром, а моё решение одно, – гнать его из села, но прежде, как решили, выпытать, кто послал его на злыдничество этакое, чтобы коров со двора уводить, ибо чую, правильно говорите вы, не по своей воле затеял он злое дело, Тузиков направил его во двор мой. Ну, а ежели отпираться будет, выгораживать хозяина своего, тогда рубите ему руки, а заодно и ноги… другим наука будет, как шастать по ночам по чужим дворам.