Кира Каулиц - Дети улиц

Лёля хотела было расспросить еще кое о чем, но заметила, что она уже совсем засыпает.

Когда они перестали разговаривать, Лера быстро уснула, а мальчишки, посидев немного у костра, тоже разошлись по своим углам. Только Маргарита сидела и смотрела на пламя, и Князь шелестел страницами своей книжки. Лёлька долго не решалась, но потом все-таки не выдержала, вылезла из-под одеяла и подошла к костру. Марго окинула её взглядом, и опять стала смотреть на пламя, думая о чем-то своем. Когда Лёля увидела ее первый раз, она была ярко накрашена, а сейчас она смыла косметику, и личико у нее было совсем детское. Но Лёле почему-то казалось, что она давно не чувствует себя ребенком, что она уже считает себя взрослой.

Она долго ждала, пока Марго заговорит, но та молчала.

– Марго, а ты почему здесь живешь? – осмелилась спросить она.

– Не от хорошей жизни, наверное, – даже не удостоив её взглядом, ответила девушка.

– А тебе здесь нравится? – опять спросила Лёлька.

Марго усмехнулась и закурила.

– А ты сама-то как думаешь?– поинтересовалась она, – По-моему, каждый из нас хочет жить в нормальном доме, а не на улице. Или ты по-другому считаешь?

– Я думаю, здесь весело… – повторила Лёля Лерочкины слова.

– Очень весело, – сердито ответила Марго, – особенно когда знаешь, что случится завтра! Я тоже вот все веселюсь и удивляюсь, как я еще до пор не в могиле. Мой тебе совет: Езжай домой пока не поздно…

Домой… Легко сказать – "езжай домой"! Лёля просто не могла это сделать! Она просто обязана была ЕЕ найти!

А потом она не выдержала и рассказывать Марго все. Она рассказала ей про маму, про детский дом, про родственников.

Ей просто надо было выговориться, надо было рассказать кому-то все переживания, надо было поделиться с кем-то своей болью. Иногда Лёле казалось, что Марго даже не слушает, а думает о чем-то своем, но она все равно продолжала говорить, говорить… и от этого ей как будто становилось легче.

Когда она закончила, Марго все так же сидела на одном месте и смотрела на пламя. Лёля уже было подумала, что эти полчаса она разговаривала сама с собой, но Марго вдруг как будто ожила.

– Ты что, правда веришь, что ее найдешь? – спросила она.

– Верю! – тут же ответила Лёля. – Найду! Я все сделаю, чтобы найти! Только вот жить мне негде.

– Оставайся здесь, – сказала Марго, – мальчишки не против, да и я тоже

Он просыпался каждую ночь… его будила боль… тяжелая ноющая боль во всем теле, а особенно в ногах…

– Ноги отлежал, – думал он и пытался их нащупать, но почему-то не мог их найти. Он пугался и громко кричал. К нему подбегала медсестра, приносила воды, уговаривала замолчать и не будить остальных детей, но он не хотел молчать…

Чтобы он не кричал, ему делали сильные обезболивающие. Они помогали, и боль уходила; правда, на ее место тут же приходили воспоминания, не очень хорошие воспоминания…

Он вспоминал родителей, вечно пьяных и опустившихся. Вспоминал, как бил отец, как материла мать. А потом ему вспоминалась улица, которая подарила столько счастья. Он вспоминал друзей, таких же как он беспризорников, грязных, чумазых, но таких родных и близких. Вспоминал как было хорошо бегать, прыгать, играть в мяч, купаться в речке…

А потом воспоминания как-то сами собой позвали его в тот вечер. Страшный вечер декабря. Последний день уходящего года…

Водки в эти дни у родителей было полно, и ребята, утащив с праздничного стола несколько бутылок, принялись лихо провожать старый год. В тот вечер они напились до беспамятства в прямом смысле слова, и Витя, босой, пошел куда-то и несколько часов провалялся в сугробе. Куда он шёл? Зачем? На этот вопрос он ответить не мог… не помнил, а мороз был на улице градусов тридцать…

Очнулся он уже в реанимации, его чудом отогрели, но вот ноги спасти не удалось…

А потом была боль. Страшная боль в теле и в сердце, и если физическую снимали препараты, – с душевной лекарства ничего поделать не могли…

Первый месяц для него был сплошным адом. Он рыдал, кричал, ненавидел себя и весь свет, лез на стену… У него даже была попытка убить себя – мальчик пытался шприцем впустить себе в вену воздух. Он просто не мог смириться с мыслью, что в свои восемь лет он больше никогда не сможет ходить.

В больнице он пролежал около месяца, а потом его ждал тяжелый и долгий период адаптации.

Сначала было очень тяжело, он целыми днями молчал, не хотел общаться, был то взвинчен, то замкнут; но время шло, и вскоре его как будто отпустило, зарубцевались раны, стало спокойнее.