Геннадий Ананьев - Жизнью смерть поправ (сборник)

– Вон Остап Нестерович все получил, как и другие, кто, как мне видится, смыслит, когда и на кого гавкнуть, когда и кому лизнуть.

– Ты на Остапа не кати бочку! Все когда узнаешь, изменишь свое мнение. Просто он уразумел, что жить с волками можно, подвывая им, но оставаясь честным перед собой и друзьями.

– О какой ты честности говоришь?

– Ну, не совсем верно сказала, точнее – если, коварствовать против коварных их же манерами.

– Ладно, – прервал их разноголосицу следователь. – Я к управляющему. Сниму показания, его увезут, я – к вам. Дадите показания и вы.

– Не спешите увозить. Разобраться советую.

– Обязательно разберусь. До суда еще далеко.

– Не послушали меня, послушаете сельчан, – многозначительно пообещала Марфа, уводя своего Илюшу в пахнущий гарью домишко.

Там, нежно поцеловав любима, повинилась:

– Ты извини меня, помилуемся позже, сейчас мне нужда идти.

– Сход собирать? Вот неугомонная.

– Когда тебя зазря винили, любо тебе было? То-то. Справедливости хочу. Думаю, управляющий следователю не откроется, а перед сходом покается, если виновен, а если нет, то выворотит душу. На поруки возьмем, если подневольно стружился.

Марфа была права в своих предположениях: следователь не мог толком ничего добиться. И так, и эдак, и о том, что арестована вся подозреваемая криминальная группа, сказал и что в показаниях (лукавил, конечно) управляющего называют среди ее активных участников, во многом сваливая свои вины на него, но тот покорно отвечал:

– Если винят, видят, стало быть, в этом смысл.

– Они правду говорят?

– Судить не могу. Если говорят, стало быть, – говорят…

Вот так и шел допрос уже около получаса, но воз даже не стронулся с места. А сельчане, на сей раз не только женщины, но и все малочисленное мужское племя стекалось к магазину, и когда Марфа посчитала, что пора начинать сход, еще раз известила сельчан, ради чего тарарам:

– Скажите, товарки, и вы, седокудрые мужики, кого делом обидел управляющий?

– Нас – нет, а тебя с Ильей Петровичем под арест подвел.

– Верно. Только мыслю: не его в этом вина. Пусть прилюдно все расскажет. Тогда и порешим, как поступить. Следователя тоже нужно покликать.

Решительно направилась Марфа в дом управляющего – и с порога:

– Допрос вам придется временно приостановить. Сельчане собрались на свой допрос. – И к управляющему: – Если как на духу, скажем свое веское слово. Пойдемте. Хватит лясы точить. Как я вижу по вашим лицам, пустопорожние лясы.

Управляющего вроде бы ледяной водой окатили, но через мгновение он обрел себя и встал совершенно спокойно, даже с демонстративной радостью:

– Вы, Марфа Батьковна, строже моего начальства. Но я подчиняюсь, ибо воля женщины – святая воля.

– Да будет вам! Пошли народный суд слушать.

Скорое появление следователя с управляющим удивило почти всех. Ай да Марфа! Одно слово – атаманша! Всех под себя подомнет. А Марфа, не думая даже о том, как рассудят сельчане ее успех, обратилась к собравшимся:

– Товарки мои и мужи седобородые, спрашивайте ваши обиды с управляющего.

Загудела сдержанно предмагазинная площадь, однако никто пока не вышел вперед. Но вот наконец вышагала соседка Марфы.

– Был он псом цепным, гавкал, чего греха таить, но кусать никого не кусал. Только тебя и твоего Илью Петровича обидел, вот давайте спросим с него за это. Ты, Марфа, сказывала, что поклялся он зла не делать, а обернулось вон как. Ответь нам, мил человек, отчего на клятву начхал?

– Отвечу как на духу: не нарушал я клятвы и очень удивился, когда тут же, едва ступил за порог своего дома, зазвонил телефон. Велели мне срочно приехать в район. В отделение милиции. Удивился, но поехал, гадая, для чего я им понадобился. А там, в кабинете начальника, врач в белом халате. Слушал, о чем расспрашивал меня полковник, а он про ухват уже знал, и что-то писал. Потом не очень разборчивую запись попросил подписать. Я начал было уточнять незнакомые термины, но полковник одернул меня. Не капризничай, мол, а то за попытку изнасиловать пожилую женщину будешь привлечен к ответственности. Приличный срок схлопотать можно за это. Что мне оставалось делать?

– Не герой ты, стало быть…

– Да, струсил. Виновен в этом.

– Трусость неподсудна. Это – категория нравственная, – подал свой голос следователь и спросил управляющего: – Фамилию врача не помните?

– Понятия не имею. Его заключение, копия, у меня. Готов передать.

– А кто известил район о случившемся, догадываетесь?