Геннадий Ананьев - Жизнью смерть поправ (сборник)

– Что взамен?

– Суд отдельным производством. И сохранность жизни. Тебя, как знающего много, уберут моментально. А сделать это легко: зэки тебя ненавидят. Станешь откровенен, жизнь гарантирована.

– Задавайте вопросы, – обратился «оборотень» к следователю.

– От кого получено распоряжение отравить ветерана? И еще… Кто доставил яд?

– Начальник отделения лично приказал сразу же, как узнал, что преступник в одиночной камере. Яд привез его первый зам. Он же проинструктировал, как провернуть дельце.

– Пока – достаточно. – И начальнику: – В одиночную камеру под надежной охраной. Беречь как зеницу ока!

Когда начальник следственного изолятора позвонил губернатору, он услышал:

– Идет арест всех участников криминальной группы. Вам принять руководство райотделом. Пока временно, но уверен, областное руководство меня поддержит. За себя есть кого оставить? Того, кто честен и готов руководить следственным изолятором?

– Есть.

– Передавайте ему дела. Через два часа встречаемся в районном отделении. Вопросы?

– Все ясно! – Затем он обратился к Илье Петровичу: – Вы свободны с этой минуты, но если нет возражений, придется немного задержаться. По двум причинам. Первая – радостная. Сейчас… – он поднял трубку и попросил: – Приходи ко мне в кабинет. С преступницей, которая у тебя… Ну а вторая – после первой.

Минут пять сидели молча. Начальник, зная, что ждет ветерана, рисовал в своем воображении встречу любящих друг друга довольно пожилых людей, стариков, если быть точным. Следователь явно раскусил замысел начальника, а ветеран путался в догадках: какой-такой преступник будет приконвоирован, и почему сделано это для его удовольствия?

Наконец стук в дверь. Она открывается, и через порог переступает с осторожной растерянностью Марфа. Еще миг, и она вспыхнула радостным светом:

– Илюша?!

Он порывисто встал, успел сделать всего шаг навстречу – она прижалась к нему с неудержимой проворностью, положив голову на плечо, и начала ласково перебирать дрожащей рукой его седые волосы, одновременно упрекая тихим воркованием:

– Неслух ты неслух! Конец бы счастью моему, коли не Остап бы Нестерович…

– Не жури, Марфуша. Все равно не обошлось бы мирно. Не обошлось…

Вернул их в реальность начальник следственного изолятора:

– Вот что, голубки, у вас еще будет время без помех наслаждаться счастьем, а нам сейчас поспешать нужно. Но прежде, чем вы определите планы со следователем, мы с ним настоятельно просим Илью Петровича продолжить рассказ, так счастливо прерванный. Целых двадцать минут есть для этого.

– Понял. Уложусь… Так вот, поделился я с ротным и взводным замыслом: загодя миновать фланговое болото, укрыться в ельнике и ждать красную ракету. Командиры мои засомневались поначалу: болото, мол, не лучший вариант, в нем можно остаться навечно, а нужно обязательно пулеметную точку уничтожить. Но я убедил их, что с кочки на кочку стану переползать, прихватив с собой длинную жердь на всякий случай. Спасет она, если оплошка случится. Уговорил. Взял с собой немецкий автомат и наш карабин. Винтовка трехлинейная громоздка, карабин – легче и удобней. Засветло еще углубился в лес и, сделав довольно внушительный круг, ползком – к началу болота. Начал выбирать путь. Но все равно не рискнул пересекать болотину в полной темноте. Дождался, когда посерело. Уверен был, что никто не увидит меня, ибо противоположный берег болотины зарос густым подлеском, в котором не было наблюдателей – не опасались фрицы подвоха. Они вполне оправданно считали, что болото непроходимо. Если б не жердь, каюк бы мне. Умощу ее на кочку, что впереди, и ползу, держась за нее. Все равно дважды в окна угождал… Первый раз успел я опередить болотную жадность, а второе окно так захватило, что еле вырвался. Сапог один там остался. Без сапога, хотя и колко в ельнике, но и это – мелочи. Главное, автомат и карабин сохранены. Запасные обоймы и рожки – считай гавкнулись, но долгой перестрелки не должно бы быть. Тут так: или-или. Другого варианта нет.

Илья Петрович замолчал, видимо, не в силах спокойно рассказывать, вздохнул глубоко, и только после этого продолжил:

– Выбрался я из болота метрах в двадцати тыльней. Выглянул из ельника: пусто. Не проснулся пулеметчик фашистский. Либо подкрепиться отлучился, чтоб потом бессменно. А мне это сподручно. Заработал я локтями. Босая нога, злодейка, на колючки натыкается, а ползу. Нашел укромное место чуток позади сосен скрещенных. Метров сорок до них от ельника. Удачная огневая позиция. А тут и фриц пожаловал. Улегся на лапник (густо он устелил лежбище) и втюрил глаза на наши окопы. Готовый в любой момент открыть огонь. Искушение большое продырявить голову фрицу было, но – нельзя: тогда козе под хвост весь замысел. Нужно ждать. Не шевелясь даже, чтобы не выдать себя. С полчаса, наверное, осталось. Что вроде бы: лежи себе и лежи. Но даже на перине без шевеления лежать утомительно, а тут – земля-матушка. Родная, но твердая. Нестерпимо желание на бочок повернуться, однако подобное невыполнимо. Лежи не шевелясь. На кону жизнь. Не только моя, но товарищей, которые поднимутся в атаку. Все нужно сделать так, чтобы в нужный момент покончить с вражеским пулеметчиком, а пулемет повернуть на фрицев.