Ирина Елисеева - Подарок старой повитухи

Повозка погромыхивала все легче и быстрее. Они толкали ее, уже почти не напрягаясь, потом просто придерживали, чтобы ровнее шла, пытаясь обогнуть ямки и камни. Перейдя на легкий бег, они еще не понимали, что в этот момент повозка окончательно и бесповоротно пошла своей дорогой, чем дальше, тем круче шедшей под уклон.

Все остальное произошло за считанные минуты, но осознать произошедшее и Санька, и Нюта потом пытались всю жизнь. Повозка вместе с седоком разогналась так, что девчонки уже не могли ее удерживать за рукоятки. Они бежали рядом, пытаясь ухватиться за борта, но расстояние между их протянутыми руками и задней стенкой кузова непрерывно увеличивалось. Этот бег наперегонки с сидевшей в тачке Пименовной закончился резко, когда Санька, споткнувшись, кубарем полетела под гору, но не по прямой, а куда-то вправо. Покатилась и исчезла в дремучих зарослях крапивы и осота. Нютка, разогнавшись так, что уже просто перестала видеть дорогу, и не в силах остановиться, сначала вбежала в ольховник, росший вдоль дороги, а там свалилась в некстати подвернувшуюся канаву.

Для каждой из них наступила тишина, в которой долгое время слышен был только звон в ушах. Сколько они пролежали по разные стороны дороги, они сказать не могли, ни тогда, придя в себя, ни после, когда пытались вспоминать то злополучное лето.

…Санька видела, как кружит над маленьким синеватым цветочком желтый шмель в мохнатую черную полоску. Цветочек наклонялся к земле, когда шмель приземлялся на его резные лепесточки. Не удержавшись, насекомое ворчливо гудело, отлетало недалеко и снова кружило над цветком…

Она следила за ним, не поднимая головы, сквозь полуопущенные веки и вдруг почувствовала, как ноет шея, гудит голова, а под щекой – мокро и липко. Все тело саднило и горело, как будто она с размаху налетела на стену, да вдобавок кто-то кипятком плеснул на руки и ноги… Приподняла голову. Увидела в том месте, где только что лежала щекой на земле, темное пятно. Потянулась ладонью к щеке – кровь.

С трудом передвигая ватные ноги, Санька поднялась. Вокруг глухой стеной стояла крапива, совсем молодая и сухие остовы старой, прошлогодней. Надо было сообразить, как выбраться отсюда. Ни просвета, ни тропинки. Но, оглядевшись, Санька заметила чуть примятую дорожку. Этим путем она сюда вкатилась. Оттого и жгло всё тело. Здесь она и пошла в обратную сторону.

Дорога, по которой они совсем недавно так шумно пронеслись, была пуста и тиха. Никого.

– Ню-у-у—та-а-а-а., – крикнула она чужим, хриплым, дрожащим голосом, – Ню-у-у-тка-а-а-а…

Кричать, идти искать Нютку, не было ни сил, ни желания. Голова кружилась. От солнечного света тошнило. Санька закрыла лицо ладошками и опустилась на землю. Может, заснула, потому что не слышала, как подошла Нюта и тронула за плечо. Санька отняла ладони от лица, посмотрела на подружку. Затошнило еще сильнее, и она сразу опустила голову. Зажмурилась.

– Ты где была, Нют?

– В канаве, – почему-то шепотом ответила Нюта. Санька снова медленно подняла голову и удивленно глянула на подружку. Оторванный клочок платья тащился по земле. В образовавшейся прорехе видно было грязное ободранное, кровоточащее колено. В волосах торчали сухие листья и соломинки. Под левым глазом царапина, щека вокруг нее будто кипятком ошпаренная.

– Болит? – спросила Санька, показывая на колено. Выше голову она поднять не могла.

– Болит, – прошептала Нюта и попыталась присесть рядом. Но это удалось ей не сразу: колено не сгибалось, и что-то мешало в левом боку. Она подняла подол платья и наклонила голову, чтобы увидеть помеху. Кожа на боку была содрана так же, как и на коленке. Но рана была чистой. Одернув подол, Нюта села рядом с Санькой, оборвала болтающийся клочок платья и принялась им протирать рану на коленке. Вдруг спохватилась:

– Санька, а где Пименовна?

Обе вскочили, засуетились, превозмогая боль, побрели вспять, оглядывая обочины. Дошли до места, где видны были две узкие колеи от колес тачки.

Пошли по следу. Он вывел девчонок на задворки заброшенной покосившейся, но довольно большой избы. Тут бурелом казался просто непроходимым, а след тянулся как раз туда – вглубь.

Малинник пополам с крапивой и лопухами, казавшийся сплошной, глухой стеной, хранил полумрак. Торчали хворостины, обломанные ветром с сосен, растущих неподалеку. Санька выхватила одну из них и ринулась по следу тачки, с треском расширяя себе заметную прореху в частоколе лопуха и малиновых веток. Нюта не отставала. Полоса бурелома оказалась не широкой и вполне проходимой.