«Поистине, фунги в погибели!» – так Зараиде начинала каждое утро, поднимая Бэ Дина ко свету двойной звезды – «Кроме тех, кто, уверовав, заповедовал друг другу Истину в последней инстанции, кроме тех, кто заповедовал друг другу благородное красивое терпение!»
Когда Бэ Дину стукнул шестой год, он подрос и окреп достаточно, чтобы помочь матери обустроить жилище по-комфортнее.
Несколько сухих деревьев послужили опорой новой версии землянки. Пол выстлали камешками, собранными с берега небольшого ручья, протекавшего неподалёку.
Стены обшили сухими и плотными листьями ходячего дерева Хотр, в те времена ещё обитавшего в Ставинтовом лесу.
Фунг уже умел поддрживать порядок и пожилой матери было проще вести дела перед тем, как, наконец, она вросла в землю и засохла.
Бэ Дин, как и предполагалось во многочисленных обсуждениях такого поворота дел, покинул землянку и неспешно выбрался к Центральному Склаву.
Отправившись на Юг, благоразумно решив начать свой путь по жизни с родных мест, Бэ Дин бодро шёл, пока первое, что попалось ему на встречу не повергло его в шок.
То была огромная металлическая махина с трубой из чёрного флюгдония. Из трубы валил дым, по бокам развевались красно-белые флаги. Тот, кого можно было принять за кучера, будь у него висп, стоял на платформе в задней части повозки и держал двумя руками здоровенный рычаг, которым поворачивал то чуть левее, то чуть правее.
Несколько раз оглушительно просигналив, повозка без виспа промчалась в сопровождении громкого крика шофёра.
Бэ Дин едва успел отскочить и затем продолжил свой путь.
«Ну и дела!» – подумал он.
В пути не было печали, и каждый шаг доставлял Бэ Дину удовольствие, приветливое солнце согревало его малахитового цвета кожу, а прохладный ветерок, дувший со стороны Океана Безмолвия приятно освежал, создавая годный температурный баланс.
Океан Безмолвия был назван так не потому, как это можно было бы подумать, что на нём всегда стояла тишь, да гладь, а напротив, потому, что штормил он обыкновенно так сильно, что у отважных мореплавателей, решившихся на небольшой рейс, не было ни секунды на бесплодные размышления, потому в башке царило абсолютное безмолвие.
Говорят, что самая отдалённая часть от любого берега – остров Кармир, однажды приютил на себе самого отважного моряка. До того, как он ступил на берег, оставив за спиной девятнадцать разрушительных штормов, его звали Верзила Бонс. Жесточайший повелитель команды головорезов, наводивших ужас на и без того не слабых духом моряков, везущих драгоценные грузы.
Шторма Океана безмолвия, один за другим, выбили дурь из мировоззрения Верзилы. Он более не гнался за тщеславной попыткой выпотрошить все корабли, до которых мог дотянуться абордажный крюк его лоханки, а команда разглядела в нём нового духового, но уже не военного лидера.
Проводя какое-то время в медитации, духовный лидер выносил мудрые решения – кто из команды будет съеден следующим, пока, наконец, не оставшись один и в полном равновесии сознания, Верзила Бонс не врос в землю острова и не высох под палящими лучами двойной звезды.
К вечеру второго дня пути, когда Бэ Дин бодрым шагом подходил к тому, что осталось от былого величия Готтфрида, Тордгуаль, располневший за пятилетие самоотверженной службы чиновник, протёр пухлые губы салфеткой, отрыгнул и, подойдя к окну устремил взгляд на двор, где дворник подметал выпавшие листья с брусчатки.
Тордгуаль давно уже свыкся с возложенными на него Высшим Комитетом обязанностями. Вальяжно пройдя к повозке без виспа, Тордгуаль водрузился на кожаный диван спереди телеги и приказал шофёру ехать в город.
Город Бергтруд, областной центр объединённых Северных и Южных Тидов, был построен снуля каторжным трудом бывших помещиков, предприимчивых фунгов и просто тех, кто попал в костёр революции, сметшей пять лет назад все былые предрассудки. Для рабочих и простых крестьян были построены парки, двухэтажные многоквартирные дома и школы с больницами. О таком ещё пять лет назад никто из них мечтать не мог.
Крестьянин сменил плуг на станок и стал работать во строго отведённое и контролируемое время. Рабочий Комитет дошёл во своём перфекционизме до того, что раз в квартал все и каждый записывали свою деятельность с шагом в десять минут – «точил деталь», «точил деталь», «точил обед», «точил деталь», «отдыхал», «точил деталь». Все подобные отчёты тщательно анализировались, и специально обученный уполномоченный Рабочего комитета решал, что тот или иной фунг слишком много точил обед вместо того, чтобы, как ему и положено было Особым указом, точить в обеденное время деталь.
Читать дальше