Игорь Англер - Слышащий сердце. 1–2

– Она ваша. Оцените красоту!

Звериные взгляды опьянённых кровью азеров вернулись к обнажённым грудям и животу Виолетты – которые они только минуту назад похотливо вожделели, нетерпеливо теребя руками у себя между ног.

Муса, вытерев мокрые от блевоты губы, стоял в стороне, морщась от неприятного запаха во рту.

– Эй, вы ещё успеете снять штаны! Помогите Мусе – наклоните её, а я посмотрю… как это в Америке называется, порно, да? – распорядился старый Ахмет.

Насильники разложили Виолетту на холодной земле и развели ей ноги. Насиловали по очереди. Пока кто-то вбивался в неё, жёстко вминая груди и кусая в кровь соски, остальные держали женщину за ноги, не давая ей свести их вместе. Сделав своё грязное дело, они отходили, вытирая мокрые и липкие руки о штаны и снова ожидая своей очереди.

Старик всё это время стоял, преклонив колено, у головы Виолетты и смотрел ей в глаза, ожидая увидеть там…

Наверное, смерть…

«Та-та-та-та-та!!!»

«Та-та-та-та-та!!!»

– Вии-ааа-лэээ-тт-ааа!!!

«Та-та-та-та», – изрыгал «узи» заскучавшую в нём и предвкушавшую кровавую расправу смерть. Вот оно её, смерти, звёздное мгновение! Смотрите все, как красиво падают тела крепких мужчин. Пощады хотите? Никому и никогда!

«Та-та-та-та – это тебе, старик, ты ведь ждал меня? Ощути, как моя пуля прошивает твоё дряхлое тело и рвёт твоё жестокое звериное сердце! Ты ведь, заглядывая в глаза своим жертвам, всегда хотел знать, что они, пронзённые твоим холодным клинком, чувствуют. Ну, и как тебе с пулей в груди? На, вот тебе ещё очередь – она прошьёт твою седую голову и разбрызгает по земле твои фанатичные мозги! Ты же мечтал о такой смерти, не так ли?» – звонко отстукивал свой давно заготовленный и хорошо отрепетированный монолог автомат.

«Та-та-та-та» – Эдуард всё никак не мог отпустить спусковой крючок автомата. Не ожидавшие такого расстрела в спину, четверо азербайджанцев уже лежали бездыханными, а обезумевший армянин продолжал опустошать рожок в их мёртвые тела. Застигнутые врасплох, насильники не успели обернуться и даже не видели того, кто их расстрелял. Сами же они представляли собой отличную мишень. Овсепян хорошо различал их контрастные силуэты на фоне полыхавшего детского домика.

«Та-та… тр-рр» – автомат наконец захлебнулся, выпустив последнюю пулю в голову неподвижного старика. Серый каракуль лежавшей рядом папахи был забрызган кровью, губы старика замерли в кривой усмешке, словно настигшая его смерть была радостным и давно ожидаемым событием. Эдуард в трансе, качаясь и тихо подвывая, смотрел на пламя, в котором горели тела его матери и детей. Рядом валялась полупустая канистра с бензином, из которой их, очевидно, облили и подожгли. Он вылил остатки бензина на трупы азербайджанцев, подтащил их и бросил в огонь. Одного молодого высокого и крепкого бандита Овсепян поднять не смог, поэтому оставил его лежать рядом с горевшей кучей тел. Последним в костёр был брошен старик в национальном костюме.

Покачиваясь, Эдуард раз двадцать – руки у него всё ещё дрожали – щёлкал зажигалкой, пытаясь поджечь того молодого, на которого не хватило сил. Но зажигалка сломалась, и Овсепян в отчаянии швырнул её в сторону. В этот момент из горящего костра неожиданно вывалилась рука старика. Длинные, корявые в суставах пальцы разжались, и к ногам Овсепяна упал изогнутый турецкий кинжал с рубиновым сердечком в рукоятке. Эдуард поднял нож и посмотрел на растёкшуюся по лезвию кровь. Что-то стукнуло в рукоятке кинжала и отдалось вибрацией в ладонь, выведя Эдуарда из оцепенения. Он вздрогнул и оглядел место трагедии. Откуда-то вдруг появилось отрешённое спокойствие, смешанное с безнадёжной обречённостью. Все предметы вокруг проступили из мерцающей отблесками пламени темноты с удивительной чёткостью, будто хотели, чтобы он их запомнил навсегда. Внутренне опустошённый, Эдуард безразлично, как на осмотре места происшествия, обводил их взглядом, подробно фиксируя все детали на киноплёнку подсознания.

«Нет, пояс врага я тоже сниму!» – решил он и принялся вытаскивать тело старика из огня, пока тот окончательно не испортил роскошный, инкрустированный явно драгоценными камнями пояс с ножнами.

«Кланяйся, как Раскольников, своей жертве!» – ему вдруг вспомнилась сцена из любимого «Преступления и наказания», когда убийца вынужден был наклониться к мёртвой старухе-процентщице, чтобы снять с шеи кошелёк. Овсепяну тоже пришлось, поднимая из жадности драгоценный кинжал, поклониться своим жертвам, горевшим вместе с его детьми и матерью.