О. Зеленжар - Танец с чашами. Исход Благодати

Он еще сильней попятился и вдруг со всей скорости припустил обратно в семейную нору, унося за собой звуки чужестранного имени. Ондатра впервые сбежал с поля боя.

***

Глаза по привычке открылись, словно после визгливого рога, зовущего к побудке. Кеан тут же свесил ноги с кровати, повинуясь магии инстинкта, на секунду забыв, что давно живет в отдельной келье.

Помимо койки, больше похожей на скамью, письменного стола и умывального таза в крошечной комнате был тусклый медный диск на стене, заменяющий зеркало, маленькое окошко, напоминающее бойницу, и старый сундук под кроватью. С улицы просачивался предрассветный сумрак и запахи свежего хлеба из трапезной. Умывшись, Кеан отточенными движениями облачился к завтраку. Он надел красную тканевую маску, скрывающую половину лица, и «голову со́кола» – войлочный шлем с металлическим наносником и открытым кольчужным оплечьем, спрятанным под складками спадающей ткани.

Протектор вышел из кельи и спустился по широкой винтовой лестнице, по пути столкнувшись с группой послушников. Они робко отсалютовали ему и зашуршали между собой, когда он продолжил спуск. Их зеленые маски соответствовали голосам – юным и самонадеянным. Каждый из них был уверен, что скоро сменит цвета, и все они напоминали Кеану слетков орла-рыболова. Больше половины из них вскоре навсегда покинут Ильфесу без права вернуться домой и поведать миру, что они учились на протекторов. Они дали клятву, когда на них возлагали зеленую маску, и должны соблюдать ее до смерти, или более успешные братья ускорят ее приход.

После подкрепления сил и утренней тренировки пришло время облачиться для исполнения наказания. Поверх красно-черного камзола легла до блеска начищенная кираса с выгравированными на груди постулатами Законов Благодати. «Каждому свое место, каждому своя награда» – гласила надпись на испадрите, «высоком языке», а на спине «жизнь праведного – служение человечеству». Последний взгляд в начищенный медный диск, и Кеан спустился во внутренний двор.

Протекторат представлял собой форт, окруженный крепостной стеной и глубоким рвом. В центре – белокаменный замок с высокой центральной башней, на вершине которого стоял исполинских размеров духовой рог, отмеряющий время. Внизу располагались конюшни и кузницы, а на заднем дворе – стрельбище и тренировочная база, поделенная на сектора. Камень давно уже утратил снежную белизну, раскрошился, покрылся островками мха и чесоточного плюща, но Протекторат до сих пор оставался одной из самых значимых сил в городе. Глядя на это величие, Кеан почувствовал сладкий вкус гордости. Плохо, вечером придется отмаливать грехи.

Конюх вывел уже оседланного белого жеребца, крупного и угловатого, словно статуя, вытесанная из стены Протектората. Упрямая и вспыльчивая скотина, с которой приходилось долго договариваться. Кеан давно боролся с соблазном пойти к вещуньям из района Певчих Птиц, чтобы те заговорили ему удила на послушание. Опять ж большой грех обращаться к еретической магии, но корни Кеана, глубокие, словно у старого дерева, еще помнили о жизни в сельской глубинке и бабкиных суевериях. Годы молитв и медитаций не смогли до конца изгнать из него деревенского мальчишку, и это была его постыдная тайна.

Он приторочил к седлу палицу на длинном древке с навершием, похожим на эпифиз, и «аспида» со стволом, украшенным цитатами из Закона Благодати. Продумав секунду, он отказался от дополнительного меха с аякосой. Это всего лишь казнь, а не охота.

По аллее, высаженной лимонами, Кеан выехал за ворота по мосту над зеленеющим рвом и поцокал копытами по брусчатке района Стали, к исполнительной площади. Рабочие всю ночь трудились, сооружая помост для казни, и толпа зевак уже стянулась поглазеть на смерть того, кто жил слаще них. Кеан не любил роль палача, но таковыми были обязанности рыцаря-протектора. Мало найти и обезвредить врагов Маски, следовало смять всяческое сопротивление, показав превосходство истиной веры. А с прочей швалью пусть разбираются сизые плащи, не вечно же им хлестать травяной самогон да играть в хурук.

На помост поставили дворянское кресло. Издалека оно показалось Кеану таким кособоким и ветхим, что вызывало стыд. «Сто́ит поговорить с Мастером-реквизитором об этом, – мелькнула мысль, – больше похоже на табурет в клоповнике».

Толпа опасливо расступилась перед ним, отхлынула в разные стороны, словно волна их бормочущей плоти. Кеан тайно ненавидел эту жадную до зрелищ массу, готовую припасть к ручейкам крови, стекающих с помоста, когда он перебивал суставы приговоренных. В такие моменты в голову закрадывались крамольные мысли, которые приходилось изгонять молитвами и ночным бдением в исповедальной камере.