Сергей Пащенко - Записки сновидений

– Боже мой, так меня еще никто не называл! – вспылила ваза.

– Извинись падла! Мне уже 400 лет! Да такими как ты обычно жопу вытирают, как ты вообще тут оказался? – не унималась ваза.

– Хватит скрипеть, – вмешалась звезда, – мы, между прочим, тут раньше появились.

– Слушай, милочка, тебе только бордели освещать. Ты посмотри на себя, одни побрякушки, а в середине пустота, только ветер гуляет. В тебе же ни капли духовности, радуешься дешевым высерам куска туалетной бумаги.

– Попрошу не обобщать, – вмешался центр.

– Вот почему первое знакомство обычно оставляет не самые приятные впечатления? Почему мы всегда сразу видим чужака, не узнав кого-то лучше? И почему приходя в чужой монастырь, кто-то сразу пытается установить правила?

– Нашелся тут философ хуев, – взбодрился левый, – бабка первая начала.

– У нас между прочим тут тоже с духовностью всё в порядке, – отозвался правый, понимая, что в данный момент он самый причастный к искусству, – я носитель картины современного художника, и может через 400 лет её ценность будет не меньше, чем твой скрежет.

– Сомневаюсь, – рявкнула ваза, – я долгое время являлась наследием Китая, и оказалась тут по чистой случайности. 100 лет меня назад выкрали и вывезли из поднебесной. Сомневаюсь, что хозяева знают мою подлинную цену.

– Тогда это делает тебя с нами равной, – подытожил центр, – поэтому давай вести себя соответствующе. Мы уважаем твой возраст и статус, и никто никаким образом не хотел тебя оскорбить. Все погорячились. Предлагаю забыть о конфликте и начать всё с начала.

– Пусть падла извинится, – не унималась ваза, – я не могу такое забыть.

– Не буду я перед горшком извиняться, – отрезал левый, и все понимали, что забыть о конфликте не получится.

Скандал продолжался. Звезда уже заливалась смехом от происходящего, правый размышлял об искусстве, и только центр пытался примирить вазу с левым. Внезапно открывшаяся дверь прервала скандал. Минуту спустя раздалось мяуканье кота, и шерстяной комок с криками влетел в комнату. Кот с перепугу присел на лапы, и украдкой начал двигаться вдоль стены в угол, где стояла ваза. Компания с шумом ввалилась в комнату, и начала собираться вокруг стола. Кот с перепугу нассал на плинтус, и мигом спрятался в углу за мраморной подставкой.

– О боги, и тут то же самое, – взмолилась ваза, – Где этот чертов кот? Прогоните от меня кота.

– Похоже сегодня будет жарко, – обрадовался левый, – Готовься бабка, знаю я что делают с такими как ты на этих праздниках!

***

Красное и черное. Стендаль написал один из великих романов 19-го века, о котором до сих пор спорят критики. Что могут означать эти цвета? В те времена это скорее всего черные одежды монахов, и красные – мундиров. Кто-то может предположить, что красный цвет означает страсть, черный – смерть. Для кого-то это инь-янь, и каждый увидит в этом свой особый смысл. От чего умер Жюльен Сорель? От любви, или от корысти?

Это меньше всего интересовало Валентина Александровича. Он давно прочитал этот роман, и его очень поразила история сына плотника, который добрался до Парижа, и почти осуществил свою мечту. Валя был уверен, что он никогда не повторит ошибки двухсотлетней давности, и сделает историю лучше.

Красно-черная комната представляла из себя питейную локацию 19-го века, в которой была резная стойка, стулья, пара резных столов, и длинные лавки. Стены были украшены фресками и мерцающими электрическими лампами. В дальнем углу стояла небольшая лежанка с соломенным матрасом для самых весёлых гостей. Комната больше напоминала древний нацистский паб, чем инсталляцию романа, но Валю это меньше всего беспокоило: -"Я художник – я так вижу" – говорил он, и никто с ним спорить не хотел. Основным правилом входа в комнату было: "На вас должны оставаться только трусы".

Вечер постепенно набирал обороты. За столом всё оживленнее звучали тосты, и всё громче хохотали женщины. Некоторые гости уже усаживались на кожаных диванах с бокалами в руках, кто-то прогуливался по комнате рассматривая картины на стенах, кто-то заглядывал в вазу.

– Вам не кажется эта картина безвкусной? – обратилась женщина средних лет, к усатому мужчине лет пятидесяти, который изучающе рассматривал произведение искусства, повешенное на правого. Женщине на вид было лет 40+, на лице были видны очертания неудачной коррекции, но её это никак не ухудшало, а наоборот, придавало некий шарм. Яркое оранжевое платье и высокая прическа делала её похожей на длинноногого попугая.