Андрей Умин - Искусство падения

Вот если бы можно было вычеркнуть всего один день, а другой растянуть на всю оставшуюся нам жизнь! Если бы люди летали. Если бы вода превращалась в вино, а из всех уст всегда звучала лишь правда. Мы бы воспарили над снежными небесами, отправились на самый край суши, где всегда светит солнце и дует приятный ветер, построили бы дом из веток заброшенных гнезд на стыке стихий земли и воды и под расслабляющие звуки прибоя качали бы на руках своих маленьких демонов, из которых при большой любви и заботе вырастают прекрасные человеческие создания. Добрые и всегда идеальные.

Всю ночь я провел в раздумьях, ворочаясь с боку на бок. То были странные переживания – с одной стороны, не давала покоя пропажа лучшего друга, с другой – одолевал страх за себя самого, если полиция почует неладное и начнет подозревать всех подряд. Я прекрасно понимал их возможные сомнения в очень странной и запутанной ситуации, главными свидетелями которой могли выступать только мы с товарищами. На некоторое время страх отвечать перед непредсказуемо произвольным законом даже затмил собой пугающие переживания за судьбу человека. Я переворачивал сырую от нервного пота подушку несколько раз, пока сон окончательно не растворился в полусознании. Уже не спящий, но еще и не бодрствующий, я кое-как встал с кровати. На часах было пять утра. Стояла такая глубокая, абсолютная тишина, что ее можно было услышать, вернее сказать, почувствовать. Весь многоэтажный дом спал, город спал, и я не сомневался, что весь наш меридиан затаился в неподвижном небытие. То был загадочный момент перехода между сутками, на который у создавшего мир за шесть дней Бога не нашлось фантазии, поэтому на короткий отрезок времени все погружается в тишину. Мир замирает и перестает существовать, пока идет чернейший экран загрузки нового дня. Я, словно шекспировский призрак, добрел до кухни и нарушил покой вечности шумом кипящего чайника, заварил чай. Из кружки с зеленым пакетиком начал подниматься ободряющий пар, наполняя воздух вокруг себя запахом нового дня. В окнах разными оттенками света блестели, как звезды, уличные фонари – желтые, белые, голубые, образовывали плеяды и туманности в клубах выходящего из-под земли пара. Настоящие звезды, естественно, не виднелись.

После кружки крепкого чая мои мысли вернулись из небытия, а сон временно отошел на второй план. Я почувствовал в себе страх совершить ошибку, не сделав чего-то важного, нужного в этот момент. Только вот что я мог предпринять? Великое множество возможных действий кружили голову, не позволяя выбрать что-то конкретное. Но в любом случае просто лечь спать было самым худшим из вариантов, интуитивно противным, а значит подсознание через отвращение к мятой кровати пыталось дать мне намек. К сожалению, ничего конкретного оно не говорило, лишь повторяя, как мантру, что я обязательно найду Матвея, а может и пропавшую Катю, и что жизнь моя в этот момент только начинается.

Поставив на кухонный стол ноутбук, я стал рыться в электронных письмах от друга, отправленных из разных частей света во время его так странно завершившейся кругосветки. В каком-то из них должен был прятаться скрытый смысл, между строчек или в первых буквах слов. Я по несколько раз открывал сообщения, но ничего необычного не находил. Стал обращать внимание на дату и время отправки, записывая числа, чтобы с ними как следует поиграть, ведь математика – универсальный язык жизни, но потом вспомнил, что в момент написания писем Матвей находился в разных часовых поясах и не стал бы использовать такой метод шифровки – получатель не мог быть уверен, что выбрал верное время. Я обессиленно опустил голову на кухонный стол. Мысли крутились одна за другой в хороводе бессмысленных образов, пока я не почувствовал острую боль во лбу от въевшегося металла. Эврика. Резко подняв голову, увидел с грохотом упавший перед глазами, едва не оцарапавший мой нос железный предмет. Он звонко вернулся на стол, где находился все время, пока я не положил на него голову. Это была связка ключей от старой квартиры Матвея, доставшейся ему в наследство от матери. Он прожил с ней вместе б о льшую часть жизни и теперь не мог решиться продать старую память. Вместо этого он часто прятался там от всего мира в порыве неконтролируемого вдохновения, а через несколько дней выдавал очередной журналистский шедевр. Перед кругосветкой он оставил мне ключи, просто, на всякий случай. Это была зацепка, ключ – в прямом и переносном смысле слова, в квартире должна была ждать подсказка, указывающая на верный путь поисков. Но подобно Антону и Сливе, которые вечером так и не решились поехать на известные в городе вписки Матвея, боясь оставить улики и привлечь к себе нежелательное внимание, если дело примет фатальный уголовный окрас, я тоже боялся приближаться к любому возможному месту его проживания. И без того слабое алиби прошедшего вечера могло полностью раствориться в пучине закона, утянув в нее и меня.