Ирина Боброва - Гиблое место

– Ладно. Виктор! – крикнул я. – Где ты там? Поехали!..

– Куда? – проворчал напарник, выходя на крыльцо. Недовольное лицо, лохматый, в мятой одежде. Вспомнив, как он пристраивался заснуть то на кровати, то в кресле, но неумолчный ботаник тормошил его, требуя продолжить спор. Мне-то что, я просто поудобнее устроился в кресле, закрыл глаза и, прикрыв подушкой ухо, заснул, а вот Витька, похоже, «просветился» по полной программе!

– На Кудыкину гору – мышей ловить, да тебя кормить, – с ехидцей в голосе ответил тот.

– И зачем?

– Завтракать, друг мой любознательный. Видишь ли, некоторые люди с утра кушать хотят.

– А я уже перекусил! – радостно сообщил ботаник. – Заглянул к администраторше, а она меня напоила вкуснейшим чаем и угостила бутербродами!

– Рад за тебя, – проворчал Виктор, с ненавистью глянув на знатока в области применения тензорных исчислений.

Чертыхаясь, он завёл «хаммер» и, сокрушенно поцокав языком, вышел при свете дня рассмотреть царапины на когда-то сверкавшем лаком кузове и оценить ущерб.

– Да тут два шага, пешком дойдём, – сказал ботаник, махнув рукой вдоль улицы.

Виктор не стал настаивать, и мы потащились по грязной, раскисшей дороге, стараясь наступать на остатки асфальта и траву.

– Вот дерьмо! Яшк, прикинь, в коровью лепёшку влез! – Виктор достал из кармана спортивной курки пачку влажных салфеток и принялся стирать навоз с кроссовки. – Позавчера только приобрёл. Найковские, десятку стоят…

Я едва не рассмеялся, столько обиды было в голосе напарника. Словно ребёнок, у которого в первый же день отвалилось колесо от новой машинки.

– Сапоги бы надел, резиновые. Я вон в галошах – и не парюсь, – ответил я ему, подумав, что правильно сделал, что с утречка заглянул к администраторше – доброй женщине, прямо-таки с материнским участием одолжившей мне пару «деревенских вездеходов», – это она так выразилась, а я порадовался, что у тётушки размер ноги оказался удачный – сорок первый, как и у меня. Кстати, меня администраторша тоже пыталась накормить бутербродами, но я отказался, не хотел портить аппетит перед завтраком.

Пока Витька причитал над кроссовками, ботаник нудно перечислял ему преимущества зерновой патоки перед сахарной ввиду отсутствия в первой крахмалов и тяжёлых сахаров. Я, хоть и сочувствовал напарнику, но не вслушивался и, тем более, не встревал в беседу, просто шёл по деревенской улице, с удовольствием вдыхая свежий, без выхлопных газов и городской пыли, воздух. В деревне утро – это ритуал! Мычат коровы, гогочут гуси, слышатся крики детей, соседки через улицу переговариваются друг с другом. Шумно и суетно, вопреки сказкам о сонной деревенской жизни. Дома добротные, нет развалюх, но оно и понятно – после рассказов о пробном коммунизме… А интересно было бы посмотреть, как там всё-таки жили люди?…

Из грёз меня вывел огромный кавказец, ткнувшийся в мою руку мокрым носом. Я и не заметил, как он выскочил на дорогу. Замер, недоумевая, когда Виктор успел влезть на крышу низкой сараюшки? Поискал глазами Петро – ботаник стоял недалеко от сарайки и бессовестно ржал, глядя, как эта похожая на медведя, здоровенная зверюга собирается меня сожрать! Ну и кто он после этого? Но пёс, похоже, совсем невоспитанный: встал на задние лапы, передние положил мне на плечи и, несмотря на моё сопротивление, облизал лицо шершавым языком. Вот кто его так разбаловал? Что спокойно можно вытерпеть от какой-нибудь мелкой болонки, совершенно неприемлемо для большой, солидной собаки!

– Яков Иванович, ты не бойся его, Флокс, Флоксик! Иди сюда, конфетку дам, – кавказец кинулся к ботанику, радостно завилял хвостом и, повизгивая, попытался засунуть морду в карман. – Он не в породу пошёл, злости ни капли, – рассказывал ботаник, доставая конфеты. – А мы мимо его конуры без конфет не ходим – с цепи срывается, так все уж привыкли. Председатель бы пристрелил такого пса – толку с него ноль, как комнатная собачка, да хозяйка не даёт. Это она его Флоксом назвала и нянчится с ним. – Флоксик, получив конфету, улёгся тут же, у сарая. Виктор, видно, уже ругавший себя за столь явное проявление страха, попытался слезть, но пёс грозно зарычал, чем вызвал ещё один приступ хохота у комсомольца семидесятых.

– Не вижу ничего смешного, – зло прошипел мой напарник.

– Да не, Вить, не над тобой смеюсь, просто эта скотинка лохматая очень конфеты любит. Попрошайничает у всех, кого подловит… Флокс с цепи часто срывается, как сейчас вот… А конфеты… ха… не могу… не ест сразу. Сейчас тут часа два будет лежать и рычать на всех, кто пройдёт мимо. Наши-то уже привыкли, обходят стороной либо ещё конфет бросают, а вот на приезжих действует сильно, впечатляются, вот как ты сейчас – кто на крышу впечатляется, кто на дерево… – я, слушая рассказ, тоже усмехался, стараясь не присоединиться к Петро и не заржать вместе с ним во весь голос – Витька бы этого не вынес. Учитывая его мстительную натуру, лучше не рисковать.