И тут сделала свой первый залп противотанковая артиллерия курсантов.
– Первое орудие – огонь!
– Второе орудие!..
– Третье!..
Резко и часто били «сорокапятки». Узкие и, казалось, заострённые в шильца их стволы дёргались после каждого выстрела, содрогалось всё орудие, подпрыгивало на резиновых колёсах, как живое. Бронебойные болванки уходили за лощину буквально над головами второго взвода, обозначая свой путь сизыми стремительными трассами. Там, за лощиной, они находили свои цели. Каждый – свою. Взламывали броню, срубали и коверкали катки, рвали траки, пробивали борта и башни, проламывались внутрь и рубили осколками брони всё живое и неживое – человеческую плоть, механизмы. Уже горел один танк, другой, третий.
– Горят!
– Они горят!
– Ребята, мы их бьём!
Болванки «сорокапяток» с упругим шелестом уходили вдоль лощины за реку. Атака их была настолько внезапной и губительной, что казалось, огонь ведут не три орудия, а дивизион.
– А-а-а! – завопил Денисенко, с мстительной яростью потрясая винтовкой с дымящимся затвором и обмётанным пороховой гарью патронником; он теперь ликовал, как и вся рота, видя, как артиллеристы методично и точно поражают главную опасность, шедшую на них из-за лощины, – танки. И ему, курсанту Денисенко, теперь уже было нестрашно. Он ловко, обойму за обоймой, вгонял в магазин своей СВТ и стрелял туда, за лощину, почти не целясь, как наставлял его перед боем Гаврилов.
– Больше пали! – кричал он, нажимая на спуск. – Больше пали!
Из траншеи и одиночных ячеек вели огонь курсанты-пехотинцы. Они пытались подавить атаку автоматчиков, отсечь их от танков, заставить залечь на невыгодных позициях. Было видно, как несколько танков, избежав точных попаданий противотанковых орудий, продолжали двигаться вперёд, стремительно приближаясь к бродам. Под прикрытием их широких бортов гурьбой, сломав строй, бежали автоматчики. Вот они миновали берёзовый колок, высыпали на чистое и быстро развернулись в правильную цепь. Но за высоткой, в тылу, на закрытых позициях тут же захлопали миномёты, и десятки мин с хряской разорвались в лощине перед цепью. Немцы попятились. Залегли. Длинными очередями застучали пулемёты прикрытия. В траншее и на артиллерийских позициях послышались крики и стоны раненых. Замолчало одно из орудий. Раненого наводчика понесли в тыл. К прицелу приник кто-то из офицеров. Добить, добить танки! Их надо было добить во что бы то ни стало.
– Огонь!
– Снаряд! Живо!
– Огонь!
– Горит, товарищ капитан! Горит, сволочь!
– Огонь! Всем вести огонь! – кричал сержант Смирнов, матерком и прибаутками подбадривая своё отделение.
Он стоял в траншее. Под ногами хрустели стреляные гильзы. Вот кончилась очередная обойма. Затвор отбросило в крайнее заднее положение. Смирнов зарядил новую и стал выцеливать пулемётчика, засевшего на склоне за валуном. Выстрел! Мимо. Пулемёт продолжал полыхать огнём, и пули стегали по брустверу и упруго вжикали над головой. Похоже было на то, как будто над траншеей, над головами курсантов кто-то зловеще размахивал стальным прутом и выбирал, высматривал, кого бы секануть по каске… Выстрел! «Почему я тороплюсь? Не надо торопиться. Спокойно, спокойно… Надо хорошенько прицелиться и выстрелить дважды. Вот так… пулемёт замолчал. Неужели попал? Нет, не попал. Вот сука!» Пулемёт снова молотил и молотил из-за валуна, поливая свинцом бруствер их траншеи. «Ленту поменял, – догадался Смирнов. – Ленточку в косичку… Быстро работает». Очередь шаркнула над траншеей. Пуля рванула шинель на рукаве и, как пчёлка, жиганула жарким своим жальцем предплечье. «Только не это», – подумал Смирнов. Рука слушалась. Значит, прошла по касательной, кость не задета. Смирнов прицелился и раз за разом выпустил в пляшущий за камнем стремительный огонёк всю обойму. Пулемёт замолк. И Смирнов увидел, как каска в камуфляже опустилась за валун и больше не появлялась. Он устало опустился в траншею, привалился спиной к гладкой стене и достал из подсумка горсть патронов россыпью.
– Уделал подругу, – сказал он сам себе и зло усмехнулся.
Винтовка заряжена новой обоймой, патрон дослан в патронник, и достаточно нажать на спуск, чтобы очередная его пуля улетела искать свою долю по ту сторону оврага. Но Смирнов помедлил и, то ли всё ещё переживая свою победу, то ли выбирая цель повернее, громко пропел какую-то похабщину. Живым это прибавило духу. Даже те, кто недолюбливал сержанта за его полублатной жаргон и солёные шутки, услышав его голос, подумали: «Ну, поёт наш похабник, значит, ещё живы». А мёртвым было уже всё равно. Мёртвые свою задачу выполнили сполна и коченели на дне траншеи и, привалившись к стенкам одиночных ячеек с открытыми глазами людей, которые не боялись уже ничего. Это о них шептал перед боем Краснов: «…и сподоби нас непостыдно предстати Создателю нашему…»
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу