Даха Тараторина - Кривая дорога

– Они играют.

– Они играют в войну, – поправила Агния, – а когда они станут старше, они перестанут играть. Они начнут ею жить.

– Как ты?

– Как я.

Одинокая несчастная волчица, потерявшая больше, чем имела. Ты сама выбрала путь мести, верно? Ты ведь могла воспитать сына, выплеснуть на него всю нерастраченную за годы нежность, могла быть счастливой. Но не захотела.

Женщина, не сумевшая стать матерью, смотрела на чужих детей и видела в них воинов, маленькие кинжалы, которыми она воспользуется, когда придёт час.

– К чему вы готовитесь? – с ужасом спросила я.

– Мы готовимся к будущему.

Я тряхнула головой. Нет уж, ты не запутаешь меня высокими словами и грустным взглядом. Ты – обыкновенная жестокая убийца, обрекающая всех вокруг на собственную судьбу!

– Ты ведь собираешь их не для того, чтобы защитить?

– Я собираю их для того, чтобы забрать наше. И я оставила сына потому, что он – единственная дорогая мне вещь в этом мире.

Я развернулась, громко стукнув каблуками, пядь оставалась между нашими лицами:

– Серый – не вещь! – зашипела я. – Может быть, ты так считаешь. Может быть, ты так относишься к каждому в своей грязной норе. Но Серый – мой, слышишь! Он. Мой. Любимый. Муж. И я не позволю втянуть его в твою бойню!

– Дурочка, – Агния улыбнулась. Лучше б она этого не делала. Колени задрожали, а вспыхнувшая было волчица снова заскулила от ужаса. – Если бы я хотела, чтобы он оказался рядом со мной, он бы уже был здесь. Нет, он должен прожить ещё несколько лет в неведении, в спокойствии. Возможно, даже воспитывая своих волчат. А потом я приду за ним и его детьми и заберу их туда, где им место. Он станет править изгнавшим нас городом. И я подарю ему этих униженных, напуганных и слабых людей. А до тех пор… ты можешь оставаться рядом с ним. Возможно, если хорошо попросишь и не станешь меня злить, даже чуть дольше.

Сначала я услышала хлопок и лишь потом по ошарашенному лицу Агнии поняла, что это отозвалась пощёчина. Я испуганно уставилась на собственную ладонь. Женщина даже не прикоснулась к алеющей на глазах щеке. Она насмешливо смотрела на меня – глупую маленькую волчицу, осмелившуюся бросить ей вызов. На подписавшую свой смертный приговор.

– Ну-ну, милая! Не пугайся так, – лучше бы она кинулась в драку, – ты всё ещё гость в моём доме. Всякий может разозлиться сильнее, чем следует. Надеюсь, теперь я ответила на все твои вопросы? – я молчала, ожидая, что вот-вот явится пара крепких мужиков, огреют меня по головушке да прикопают у отхожей ямы. – Тогда иди, малышка.

Она повернулась ко мне спиной, принялась наблюдать за щенятами во дворе. Матерь Макошь! Пусть она никогда так не посмотрит на моих детей!

– Как только я позову, Ратувог безропотно присоединится ко мне. Не совершай больше ошибок, – бросила она через плечо.

Шаги гулко отдавались в пустом коридоре и казались невероятно медленными. Нужно быстрее. Бежать отсюда, пока нас не связали по рукам-ногам и не бросили в погреб. Но сил хватало едва переставлять ноги. Вот сейчас отдохну долечку. Прислонюсь к стенке совсем на чуть-чуть…

– Доченька, ты, никак, уснула? – Белогость смотрел на меня с таким искренним беспокойством, что хоть кусайся. Сама о себе позабочусь!

– Нет, просто задумалась.

Старик протянул морщинистую тёплую ладонь, помогая подняться. Я помедлила, но на руку оперлась. Сам, глядишь, развалится, пенёк, а всё за молодками ухаживает.

– Ты Агнию не слушай, – брови нахмурились, – очерствела она, вконец от горя ополоумела. Себя уже сгубила, так хоть бы других не трогала. Мы ей так просто не дадимся, ты не думай.

– Она… – голос дрогнул, где не надо, выдав испуг, – она сделает то, что обещала?

– Агния давала очень много обещаний, – многозначительно протянул оборотень, – большинство из них не самые… добрые. А слово она привыкла держать.

– Я боюсь её, – признала волчица, – и ненавижу, – добавила женщина.

– Её или за неё? – уточнил Белогость.

Я аж опешила:

– За неё? С чего бы мне за неё бояться? Чать не ребёнок, сама себе бед нажила. Но меня с мужем пусть не трогает. Столько лет её не знали, и лучше б не знакомились!

Собеседник погрустнел, едва загоревшиеся глаза потухли. Чего хотел – непонятно. Я заблудших спасать не нанималась. И совестью мучиться не стану.

– Тогда уж скатертью дорога, – вздохнул старик, – здесь пришлых не держат. Не любо – уходи. Но все больше остаются. Особливо те, кому податься некуда.

– А ты что ж? Так не хотел из глуши выбираться и вдруг прижился за какой-то день?