Сергей Фомичёв: Быстрее империй

Находка не удивила. Из будущего я прихватил кучу мелочи. Кассиры разных стран отчего-то предпочитали сбывать её с рук. Монетки со всевозможными гербами, символами, профилями ещё не рождённых королев и президентов годились теперь разве что на пуговицы. Впрочем, российским копейкам нашлось иное применение. Я стачивал с них всё лишнее, оставляя только Георгия, разящего копьём змия. Затем пробивал отверстие и вешал на шнурок. Получались амулеты, которые зверобои называли ладанками, хотя никакого ладана в них не помещалось. Амулеты я дарил суеверным друзьям.

На этот ручей мы ходили за водой с самого основания крепости. Видимо одну из монет я обронил, когда ещё не додумался до изготовления подарков. Что ж, получится «ладанка» для Яшки.

Я вернулся в крепость и сел за точильный камень.

– Народу в Охотск понаехало, жуть, – рассказывал я за работой Комкову. – Глазёнки у всех горят, крови жаждут, денег. А как начальник запретил на промысел выходить, так многие без дела остались. Протянет полковник с разрешением до осени, наберём людей сколько в корабли влезет. Но за всё нужно платить, и боюсь еще один сезон мы упустим.

– Да пес с ним с сезоном, – сказал Комков. – Вот только малы кораблики наши для того дела, что ты задумал, сколько бы в них ни влезло.

– Здесь добирать придётся, – сказал я.

– Из кого добирать, из коняг?

– А из кого ещё? – я пожал плечами. – Ты что про Жилкина думаешь? Посмотрел я, как он торгует. По записям вроде всё чисто, но цены занижает на шкуры, а на муку, напротив, накидывает пятак.

– Продешевить опасается, – предположил Комков. – А мука в эдакой сырости портится.

– Весу она набирает от сырости, – буркнул я. – Людей бы мне не распугал. Я же всем обещал, что охотскую цену буду давать. Неудобно.

Таков он фронтир. Здесь каждый стремится урвать кусок, а собственность была священна только до тех пор, пока за ней присматривает хозяин.

Я нажимал на педаль точильного камня и, зажав монетку клещами, снимал с поверхности номинал в обрамлении дурацких цветочков. Эта сторона должна выглядеть гладкой. С реверсом возни выходило больше – оставляя нетронутым герб, я аккуратно стачивал надпись банка и год чеканки.

Вот тут-то меня и передёрнуло. Вдоль позвоночного столба точно электричество пробежало. Но ошибки быть не могло. Я мог забыть всё что угодно, но только не время, когда меня выбросило из родной эпохи. Вот только год, значащийся на монете, был следующим после моего исчезновения. Тут уж не спутаешь… Что же получается? Не я обронил пятачок в кадьякском ручье? Нет, не я. А тогда кто?

Наверное, нечто похожее испытал Робинзон Крузо, когда увидел отпечаток дикарской ступни на острове, который он считал полностью своим. Только моё открытие оказалось как бы с обратным знаком. Точно среди множества дикарских следов я увидел чёткий отпечаток спецназовского ботинка.

Не знаю уж, чего в гамме чувств оказалось больше: удивления, любопытства или страха? Наверное, всё же страха.

Старые добрые гоблины? Я сбил их со следа лет десять тому назад и тысяч десять километров западнее. С тех пор они не появлялись. С чего это вдруг решили опять взяться за поиски? Вроде бы я ничем себя не выдал. Только что сетовал, что не смог обойти историю. Мелочи не в счет. А если в счет, то почему они ждали так долго?

Мне пришло в голову, что возможно они вовсе и не ждали, а просто перепрыгнули десятилетие, чтобы застать меня уже не столь осторожным. Что для них десять лет? Они оседлали вечность.

Но любой чужак на Кадьяке оказался бы как на ладони. Здесь все знают друг друга и кроме нашей крепости спрятаться было негде. Если только гоблины поселились среди аборигенов. Но и такой вариант не гарантировал тайны. Слух о чужаке рано или поздно дошёл бы до зверобоев.

– Что-то случилось? – Комков заметил моё оцепенение и последующие лихорадочные размышления.

– Слушай, сюда прибывал кто-нибудь за последний месяц? – спросил я.

– Нет. Только парни с промыслов возвращались.

– А ты не встречал здесь никаких чужаков?

– Откуда? – удивился тот. – Или ты кого из коняг имеешь в виду?

– В таком случае чужаки скорее мы сами. Нет, я говорю о россиянах.

– На «Захарии» много народу разного прибыло. Но все охотские или камчатские. Кого ты ищешь-то? Трапезников что ли подослал?

Сейчас меня волновали не конкуренты, но как объяснить это Комкову, не раскрывая тайны?

– Ты вот что, – выговорил, наконец, я. – Никому не рассказывай о моих подозрениях, но людей послушай. Особенно тех, которых лично не знаешь. Может, у кого из них говор покажется тебе странным. Ну, может слова какие-нибудь чудные употреблять станут. Вроде тех, что у меня иной раз выскакивают.