Вадим Кучеренко - Нежить

Считал, найдет и так.

В удачу слепо верил,

Как и любой чудак.

Но в городе удачи нет

Из леса чужаку.

И освещал уже рассвет

Дорогу лешаку,

Когда услышал он – петух

Вдруг солнцу гимн пропел.

Мерещится, подумал дух.

Но вновь тот захрипел…

– Откуда взялся здесь петух,

Ведь город – не село? –

Воскликнул Афанасий вслух,

А в мыслях: «Повезло!»

Ведь Никодим же говорил, -

И как он мог забыть! -

Селянин в прошлом Доможил…

А что? Все может быть!

Так леший – ночи не прошло, –

Всем лешим изменил.

Вражду он осудил как зло,

И домовых простил.

А Афанасий уж спешил,

Пока не смолк петух.

За домового все решил

Лесной и глупый дух.

Он с торной улицы свернул

И пробежал дворами,

Овраг глубокий обогнул

И свалку за домами.

И вот уже не разобрать,

Куда и занесло.

Домишек обветшалых рать…

Не город, не село.

На пустыре вразброд стоят

Замшелою ордой,

Как будто василиска взгляд

Настиг за чехардой;

По окна в землю все вросли,

Ограды – ни одной.

А лопухи так подросли,

Что дом спасали в зной.

Вот в этом царстве старины

И вековечной лени

И жил губитель тишины,

Любитель песнопений.

Петух на диво был красив

В цветастом оперении,

Но также дьявольски спесив,

Нуждаясь в поклонении.

Поверив, что окраска

Таланта признак есть,

Добавил черной краски

И падким стал на лесть.

Ее добыть пытаясь,

Вовсю он голосил

С утра , надеждой маясь

И не жалея сил.

Но слобода его

Сном праведника спала,

Не слыша ничего,

И солнце не вставало…

– Эй, птица, полно горло драть,

Изрядно послужил, -

И, приказав ему молчать,

Лешак врага нажил.

В лесу фазан – и тот постиг,

Что леший власть имеет.

Петух же разъярился вмиг:

С ним так никто не смеет!

Он гребень низко опустил

И растопырил перья.

«Кукареку» как клич пустил:

Мол, гляньте все на зверя!

Но Афанасий не сробел.

По клюву забияку

Он, размахнувшись, так огрел,

Что тот забыл про драку.

И, трусостью пятная честь,

Петух бежал позорно

В курятник, где взлелеял месть –

Мечтать ведь не зазорно…

А Афанасий, каясь,

Бранил себя за ссору,

Так драться зарекаясь,

Что и святому впору.

Замучить духа совесть не успела,

Терзаниям три крысы помешали.

Они с лихого возвращались дела

И, шум услышав, явно поспешали.

Но Афанасий крыс едва завидел,

Как в тот же миг о петухе забыл.

Он не оскал и мерзкий хвост увидел,

То домовой в крысиной шкуре был.

И сами крысы, недруга признав,

Все разом в голос злобно запищали.

С какой охотой бы, имея злобный нрав,

Они ему сейчас бока намяли!

Но осторожность удержала их.

Ведь домовой, увы, почти бессилен

Без старых добрых закутков своих,

А дух лесной под ясным небом – в силе.

И как им было с лешим поквитаться,

Пусть больше их, и проучить детину,

Когда пришлось бы на дороге драться,

От глаз досужих скрыв свою личину…

И вот пред лешим в космах встали трое:

Один седой, на вид совсем старик,

А по бокам моложе вдвое – строем,

И, в гнев себя вгоняя, сразу в крик:

– Ты кто таков, зачем сюда явился?

– А петуха почто обидел, лиходей?

– Не то, лешак, ты часом заблудился,

Как призрак бродишь посреди людей?

– Не разом всем, но каждому отвечу, -

Не дрогнул леший под огнем их глаз. –

Ведь сам искал я с домовыми встречу.

Мне Никодим рассказывал про вас!

– Так ты знаком с беспутным полевым? -

Спросил старик без тени интереса.

– И что за радость, дедушка, быть злым? -

Обиделся вдруг выходец из леса.

Он мог простить, когда его ругали,

Но за друзей всегда стоял горой.

– Ты доживешь до вечера едва ли,

Начав судить столь раннею порой!

– Ты Доможил, и Никодиму друг, -

Ответил Афанасий без запинки. –

И что бродить нам около да вкруг?

Я не затем шел в город из глубинки.

– Разумен, малый, ты не по летам, -

Съязвил старик. – Ужель в лесу родился?

– Позволь-ка, дедушка, я честь тебе воздам! -

И Афанасий в пояс поклонился.

(Он не забыл совета Никодима).

Поклон нежданный так растрогал Доможила,

Что по щеке его скользнула, невидима,

Слеза, за ней еще… И прошлое ожило.

И вспомнил старец враз и Никодима,

И дружбу старую, и старое село –

Все то, что было некогда любимо

И что, казалось, навсегда ушло.

Пусть не привыкли домовые плакать –

Ведь не всегда сентиментально зло, –