Вадим Кучеренко - Нежить

– Ты ссоры ищешь, как на грех.

Подраться можно бы немножко,

Да только не затем я здесь,

Чтоб кровью орошать кусты.

Тебе принес дурную весть,

Так выслушай сначала ты,

А там решим, чем нам заняться,

Куда нам силушку девать.

Недаром лешим битвы снятся –

Пришла пора повоевать.

Был Прошка мастер завирать.

Любил он юным лешим спьяну

То быль, то небыль рассказать.

Вот и сейчас пустился рьяно:

– Лешак и водяной всегда

В согласии и мире жили.

Нам лес навек, ему вода –

На том когда-то порешили.

Раздора не было с тех пор

Меж лешими и водяными.

Блюли мы строго договор

И стали, почитай, родными,

Не чванясь тем, что ближе леших

Был водяной нечистой силе,

Нередко конных мы и пеших

Из леса в омут заводили,

И водяной их всех топил,

Тряся зеленой бородою.

А после гоголем ходил,

Всплыв колесом по-над водою.

Косматый весь, опутан тиной,

То выпью крикнет, то совой –

Утопленник бы сам картиной

Залюбовался, будь живой.

Теперь совсем другое дело.

Как будто беса подменили:

Ему оставили лишь тело,

А чести бесовской лишили.

Он леших вздумал обвинить:

Мол, милосердны те не в меру,

Готовы людям все простить

И перейти в чужую веру…

Нет в этом правды ни на грош,

Но верь мне, леших ждут напасти!

Ведь слово лживое как вошь

Свербит и разжигает страсти.

Недолго ждать нам – водяной

Всю нечисть ополчит на леших.

И в лес придет народ иной,

И будет вволю беса тешить.

А нам придется пасть геройски,

Или бежать всем в города.

Ведь, я скажу тебе по-свойски,

Не победим мы никогда.

Давно уже угас наш дух,

Нам зайцы белый свет затмили.

Был леший воин – стал пастух.

Прав водяной, мы все забыли.

Умолкнул Прошка, и слеза

Скатилась вниз по наглой роже.

Он пальцем обмакнул глаза,

Ведь плакать лешему негоже.

А Афанасий странно тих.

Он вракам всей душой поверил.

Казалось, даже лес затих,

И в страхе разбежались звери.

А вместо них из всех оврагов,

Из ям, берлог и буераков

Полезли полчища врагов,

Подобия кошмарных снов.

Бесплотные, стоят безмолвно

За каждым деревом и пнем,

Команды ожидая словно

Всех леших истребить огнем…

– Да не бывать такому ввек! -

Нахмурился он грозной тучей.

– Ужель храбрей нас человек?

И длань моя его могучей.

Но даже слабый род людской

Сражается с нечистой силой,

И та всей злобою мирской

Досель его не подкосила.

Я верю, сдюжим все и мы.

Ты прав, мы, лешие, забыли,

Что водяной – исчадье тьмы,

И потому с ним мирно жили.

Но нет изменнику прощенья.

Он хочет леса моего?

Жестоким будет отомщенье:

Из вод глубоких вон его!

А Прошка сам уже не рад.

Он, в раж войдя, наплел такого,

Что будь то не слова, а град,

Побил бы насмерть водяного.

Когда бы веская причина,

А то ведь зайцы в грех ввели…

«Эй, плачет по тебе осина, -

Подумал леший. – Не шали!»

– Где надобно умом раскинуть,

Там норовишь рубить сплеча.

Недолго лешему и сгинуть, -

Заметил Прошка, – сгоряча.

– Так посоветуй мне, приятель.

Я знаю, тертый ты калач!

– Видать, что водяной наш спятил.

Здесь знахарь нужен, не палач.

– Ведун?! – и Афанасий сник. -

Ты сам здоров ли часом будешь?

Он в городе живет, старик…

– Ой, зверя ты во мне разбудишь!

Не посмотрю, что ты здоров,

А наломаю хворостины…

– Смотри, не потеряй портов.

Не лешачонок я – детина.

– Так я к тому и речь веду, -

Стучатся, слышишь? Так впусти! -

Рискнет кто на свою беду

Такого задержать в пути?

Куда там с Прошкою тягаться!

Словами с ним не совладать…

Но в страхе как тому признаться,

Кто ужас всем привык внушать?

Лукавил старый, знал и сам

Что урожденный дух лесной

Скитаться мог лишь по лесам,

А прочий мир пред ним стеной.

Как горожанину ужасен

Дремучий бор ночной порой,

Так город лешему опасен:

Где дом – ведь там и домовой.

Но не было такого сроду,

Чтоб леший с домовым дружил.

Чтил каждый и свою породу,

И тот удел, что получил.

И забредать в чужие веси

Чревато было карой злой…

Когда б все Афанасий взвесил,

Рискнул бы разве головой?!

Не то недолго леший думал,

Не то тем утром на беду

Он мир вдруг изменить задумал,

Но только он решил: «Иду!»

Свершилось! Прошка ликовал.

Одно лишь омрачало радость:

На смерть, возможно, посылал

Он Афанасия… Но жалость