Ирина Бехталь - Очень приятно, Ниагара. Том 1

На бетонном пятачке между запущенных деревьев и кустарников стояли два раритетных деревянных ящика, накрытых куском фанеры, в окружении трех пыльных бревен. Мангалом служили два кирпича-инвалида. Опасливо присев на указанное место, я подверглась настоящей зооатаке: лохматая рыжая псина и три разномастных кошки немедленно окружили меня, выпрашивая ласки, еды или только им одним известных дивидендов.

– Гони их, чё ждешь?! Житья не дают, – сварливо проговорила выглянувшая из двери дома неопрятная женщина неопределяемого возраста с пористым красным носом.

– Ма, б… уйди, не лезь, без тебя б… разберемся, кому что делать, – откликнулся Иннокентий.

Женщина немедленно испарилась за серой тюлевой занавеской, а «кузнечик» благосклонно глядя на меня, разрешил:

– Да не бойся, …они все смирные, не кусаются. Можешь … трогать, сколько захочешь.

– Спасибо. Странно, что при этом ты не опасаешься за жизнь и здоровье животных, находящихся в смертельно опасной близости от меня.

– Напугала! Они за свою жизнь … такого тут натерпелись, что тебя они точно считают доброй феей.

Судя по запущенности дома и двора, ужасающему виду животных, пугающей внешности хозяйки, затравленному виду хозяина (который лишь несколько раз мелькал на заднем плане, не подавая голоса), царящей здесь безысходной бедноте и несмываемой грязи, доброй феей меня могли счесть не только братья меньшие, но и сам Иннокентий.

Шашлык был жестковат и с подозрительным зеленоватым оттенком. Пользоваться столовыми приборами в этом доме я побоялась. Поэтому радостно сообщив Кеше, что не очень жалую жареное на костре мясо в виде трапезы (а только в виде предлога для продолжения общения), я делала вид, что увлечена играми с четвероногими друзьями. «Кузнечик» не обиделся, собрал с нескольких деревьев сливы и яблоки, сполоснул их под колонкой и положил передо мной. Шашлык он попробовал и отнес в дом.

– Вот так … и живу, – горестно вздохнул он. – Думаешь, я не понимаю,… как тебе противно. Ты живешь в другом мире. И про … этот ничего не знаешь. Мне и самому здесь противно!

– Так почему же ты его не меняешь – этот свой мир?

– А зачем?!? Для кого? Кому это надо?

– А тебе? Ты молодой, интересный. Если тебя побрить, подстричь, почистить, манерам научить, гнездышко помыть-обустроить, то будешь принцем, а не свинопасом.

– Чё ты несешь, … Ниги?!? Ни фига ты не понимаешь!!! Мне ничего не надо! Задолбала эта жизнь!

– Ты и не жил-то еще. Думаю, стоит попробовать.

Попутным ветром наш разговор несло в сторону зиявших душевных ран и покрытых мраком скалистых событий жизни Иннокентия. Мальчик жил, мягко говоря, в неблагополучной семье, считая бардак, бедность и серость обыденными обстоятельствами. Кое-как получил неполное среднее образование в школе и очень среднее профессиональное образование в ПТУ. Работал редко, густо меняя сферы и организации. Непродолжительные любовные истории вспыхивали и угасали сами собой, недобрав кислорода и исчерпав горючее.

– Кешик, а у тебя есть ручка и лист бумаги? – выдала я, внезапно прервав исповедь «кузнечика».

– Ну, поискать можно, – ошарашенный внезапностью просьбы Кеша даже отшатнулся, неохотно и покорно направился в дом. Минуты через две он вернулся, протягивая ручку и пожелтевший от времени ежедневник затертого года.

– Нет, писать будешь ты! – безапелляционно заявила я и отвела протянутую руку.

– А ты – диктовать? Тоже … мне, – училка!

– Нет, Иннокентий, и диктовать не буду, приму участие в таинстве рождения нового этапа твоей жизни. Давай, пиши все, что тебя терзает, мучает и пугает, что отравляет тебе существование. Все плохое, что было в твоей жизни до этого момента – рисуй, обозначай, упоминай. Неудачи, потери, лопнувшие затеи, смердящие пятна на личной истории, имена плохих людей, кошмары из снов, даты неразумных событий, ужасные пустельги и зимородки.

– Пусть что? Зимородки?

– Не обращай внимания, работай! Пустельги и зимородки – это враги… естественные, – пояснила я и еле слышно добавила, – для кузнечиков.

Ритуал составления и сожжения списка скверны продлился до темноты. Кеша мучительно и коряво царапал запыленной ручкой по листу-долгожителю, в раздумчивости надолго останавливаясь. Я, тактично удалившись на пару метров, весело дрессировала рыжую псину и подсказывала новоявленному писателю возможные примерные варианты для заполнения манускрипта. Составленный документ был смят и раздавлен негодующей лапой автора и предан торжественному аутодафе на остатках кострища. Какое-то время мы радовались как дети, одолевшие сказочного джинна. И даже мой новый рыжий друг вертел хвостом как пропеллером, разнося по участку остатки жженой бумаги.