Борис Юрьев - Рижский бальзам на русскую душу

Влюблённый в жизнь хозяин дворца наперекор судьбе, не желая сдаваться и надеясь на чудо, решил показать собравшимся гостям, что не всё потеряно. Во дворе, ничто не предвещало страданий. Блик не яркого солнца, опускался за горизонт. Наступал убаюкивавший вечер. Рядом с отцом оставалась семья. Казалось, никто не в состоянии нарушить праздник и тем более разлучить отца с дружной семьей. Мертвая пауза сменилась жизнерадостной мелодией. Глава рода взял за руку дочь, вывел сыновей на площадь перед дворцом В танце двенадцать братьев обвили Фирюзу кольцом. Высыпавшие на крыльцо гости, одобрительно переглядываясь, с интересом наблюдали за хороводом, создающим композицию, в которой сыновья, держась за руки, нежно кружили вокруг сестры, бережно охраняя распускающийся цветок. В центре, сверкая чёрными очами, крутящаяся Фирюза остановилась, всматриваясь в стоящего в раздумье отца, а братья, чтобы её было лучше видно, в едином порыве откинулись назад, изогнув свои гибкие спины.

Цветущее и благоухающее жасмином и розами селение, как военный плацдарм, представляло собой каменный мешок, зажатый с трех сторон горами. Пространство между двух почти параллельных гряд гор, сужающихся или расходящихся в отдельных местах, имело один единственный выход в виде каменистой тропы, рядом с которой по рельефу стекала бегущая речка, ведущая в ущелье. В предвечерний час, когда в ожидании быстро надвигающейся ночи загоняется скот и беспокойные матери зовут заигравшихся детей домой, в поселок, двигался вооруженный отряд воинственно настроенных людей. Ползущая гусеница, издающая шелест армии шелкопрядов, пожирающих листья тутовника, приобретала свойства молотилки, перемалывающей всё, что попадается в жернова, круша для острастки и поднятия боевого духа строения и случайных людей, встретившихся на пути. Войско приближалось к заветной цели, надеясь до наступления ночи добраться до летнего дворца, учинить долгожданный разгром и захватить богатый трофей.

Безжалостная машина обрушилась на дворец в разгар празднования дня рождения Фирюзы. Застигнутые врасплох гости, оказались лёгкой добычей беснующихся грабителей. Некоторым пирующим гостям, попытавшимся спрятаться и убежать, удалось избежать мясорубки. Их прикрыла горстка храбрецов, пытающихся дать отпор. Основная же масса, превратилась в застывшие, одеревенелые труппы, валяющиеся между перевёрнутыми кушетками и маленькими, выглядевшими недавно изящными, столиками, торчащими верх ножками. Разбросанная еда, заботливо приготовленная и бережно уложенная на блюда, валялась в проходах, которую давили сапожищами. Под дикий хохот раззадорившихся воинов подносы веером летели по воздуху и плюхались на пол. Топча рассыпавшуюся еду и перешагивая через нее, победители праздновали победу. Разлитое вино, льющееся из опрокинутой дорогой посуды на белые скатерти кровавыми пятнами, дополняли следы преступлений. Хозяин летнего дворца пал одним из первых одного из первых ворвавшихся бандитов. В зелёном халате, расшитым золотом, он лежал посреди залы в центре на бархатистом багровом ковре, а вокруг него распластались, как разбросанные карты колоды, его близкие и друзья. Беснующаяся гвардия, разъяренная жестокостью, добивала последнюю группу, решившуюся на противоборство, которая защищала контролируемый выход и, давая возможность ретирующимся, успеть уйти от преследователей. Один за другим обороняющиеся падали в неравном бою. Наконец, остался единственный воин, оказавшийся сыном хозяина летнего дворца, который с обречённостью героя отражал бесчисленные атаки. Его силы падали, в неравной борьбе. Он оступился. Атакующий гвардеец выбил саблю из его рук и, остановившись, уступил право расправиться с ним предводителю войска, который под торжествующие взгляды на ходу выбросил и свою саблю. Противники сошлись и стояли, друг против друга, не отрывая взора и тяжело дыша. Стройный безоружный юноша, почти мальчик, не переставая на что-то надеяться, опустив руки и вытянувшись в струнку, готовился к честному поединку. Его лицо горело от нетерпения, вьющиеся смоляные волосы прилипли к мокрому лбу, а чёрные глаза с тревогой смотрели, из-под насупленных дугообразных бровей. Пояс на талии подчёркивал стройность рано повзрослевшего в горах мужчины. Перед ним стоял матёрый волк в бесцветном кителе из тонкой кожи, застёгнутый наглухо, в брюках того же цвета, заправленных в тяжёлые походные ботинки. Усталое оттекшее лицо не предвещало пощады. Мальчик со своими мечтами, устремлениями и надеждами не интересовал его. Он знал, что через мгновенье мальчишка превратится в кусок никому не нужного мяса, для чего достаточно одного удара, демонстрирующего силу. Честного поединка, которого ожидали присутствующие, не получилось. Предводитель войска вытащил кинжал, но ответного действия не последовало, поскольку у юноши нож отсутствовал. Никто не посмел под сумрачным взглядом вожака, контролирующего обстановку, подбросить тесак, чтобы помочь несмышлёнышу и уровнять шансы обоих бойцов. Предводитель, дьявольски улыбаясь, отчего изогнутые вниз губы, подчеркивающие жестокость, искривились, как бы говоря: кто же виноват, что у тебя, в нужную минуту, не оказалось оружия,– вызвал бурю восторга у своих сотоварищей, ещё раз удостоверившихся в его хитрости и коварстве. Геройски погибающий юноша, участь которого была решена, не шевелясь, смотрел в наливающиеся злорадством глаза нечестного врага. Сделав выпад, предводитель воткнул кинжал в живот противника, который пронзил мышцы и тихо, как в масло, вошёл вглубь. Вонзить кинжал, убирая юношу с дороги, как рубят тростник, стоящий на пути, показалось легким занятием. Чтобы насладиться победой, следовало дождаться, когда из раны потечёт кровь, и лишь потом перекрутить, насколько возможно, торчащую ручку, в животе. Тело обмякло, но предводитель, верный себе, продолжал удерживать, на весу падающее тело, пока оно не распоролось достаточно и не рухнуло на пол. Обороняющийся погиб, а бесчинствующая рать, сметая на пути ненужные предметы, занялась грабежом и насилием. Долго ночью не смолкали истошные крики, ругань и стоны. Утром, как отголосок незаконченной ночи, продолжалось разграбление райского уголка, что вполне отвечало древним законам войны. Предводитель войска, сидел на троне во дворце, который стал его дворцом, за низеньким сервировочным столиком, держа в руках запечённую баранью ногу и, запивая еду вином, рассеяно следил за танцовщицей, исполнявшей танец живота. Связывая с ней продажное искусство, он презрительно разглядывал женщину, способную в угоду врагу под аккомпанемент послушного оркестра, как и вчера, развлекать победителей. Одновременно, он выслушивал воеводу, почтительно стоявшего рядом, о захваченных трофеях. Выслушав доклад, победитель жестом показал, что ждёт главный трофей и успокоится лишь тогда, когда Фирюза, ропща, будет лежать у его ног.