Николай Старинщиков - Леший

– Очень плохо, – размеренно и внятно произнес Иванов, выпучивая глаза, – придется делать обыск.

При слове «обыск» у бедной старухи начала трястись голова. Под белым халатом заметно вибрировали плечи.

– Ну, вообще-то… – она отшатнулась от прилавка, готовая проклясть день, когда согласилась быть продавщицей в этой дыре. Зимой вообще никого. Доходы – нуль. Одни нервы… – Вообще-то, у меня есть там, в запасе, пара ящиков. – Она махнула ладошкой в сторону складской двери в проеме между полками. – Забыла про них совсем, не торгую потому что. Нельзя нарушать распоряжение администрации. А так-то оно стоит…

– Ну и хорошо, что не торгуете, – промямлил Нелюбин, блуждая глазами по полкам. – Значит, не нарушаете. Давайте нам их. Комиссия пересчитает, сверится… Неси, Марфа Степановна! Отменим мы это бессмысленное распоряжение. Завтра же и вынесем постановление.

Вибрация моментально прекратилась. В груди у Марфы Степановны свистали теперь соловьи: пронесло!

– Сколько вам? – В её голосе звенело торжество.

– Три… – показал на пальцах Иванов.

– Бутылки, что ли?

– Литра!

– Понятно…

По лицу старухи скользнула улыбка. Шмыгая носом, она обернулась к складу. Еще бы ей, Марфе Степановне, не улыбаться. Благодаря «черной дыре» она выучила двоих дочерей и сына-офицера, и теперь еще продолжала слать им деньги в далекие края.

– Я ить не ворую, Фролыч, – упрямо повторяла она Нелюбину. – Вы меня давно знаете…

– Если раньше сесть, то быстрее выйдешь, – отпускал плоские шутки Иванов. Ему не жалко было бабу Марфу. Он знал о ней всю подноготную. И если бы не сын-офицер, сидеть бы ей на старости лет. С «офицером» Иванов учился вместе в школе. Иванов в пятом, тот – в десятом.

Сгребя с прилавка товар, мы тихо удалились.

«Уазик» тронулся вновь мимо дачных домиков, похожих на скворечники, мимо просторных узорчатых особняков. Промелькнул мимо и губернаторский дом с витыми решетками на окнах и золоченой изгородью из островерхих пик. Около дома на скамье, улыбаясь, сидела белокурая женщина пенсионного возраста.

– Дозор на месте! – крикнул Иванов

Мы остановились у церкви. Высокий деревянный крест по-прежнему торчал на косогоре.

– Вот, – сказал Нелюбин. Обычно здесь все сидят, кому надо. Сядешь, ноги вытянешь, отдыхаешь на лужке. Крест кому-то понадобился, будто здесь у нас кладбище. Камней натаскали… козлы. Ума не приложу, для чего это надо. Никогда здесь не было крестов, старики помнят…

– А давай его выдерем и под яр. – Грузин улыбался. – Раз здесь он не должен стоять. Махновцы, может, поставили.

– Откуда здесь они?! – У Нелюбина глаза полезли на лоб. – Ну, ты, Грузин, даешь. Забыл, где обитаешь? Хе-хе-хе… Эти его поставили… Черти! Хрен их поймешь, чем они занимаются. Движение какое-то, что ли. То ли тайгу охраняют, то ли веру новую строят. В общем, эти самые. – Он прислонил указательные пальцы к основанию лысины, изобразив рога. – Неделю назад здесь их в воскресенье видели. А может, еще раньше. Непонятные. Скользкие. Вроде говорят конкретно, по существу, а копнешь – пустота. Одна трухлявая солома, словно её мыши зубами исстригли.

Забрав из салона сумки, мы ступили под гору. На песке расстелили оранжевую палатку. Совсем недавно она принадлежала мне. Теперь у нее статус ничейной собственности – так и будет кочевать туда-сюда, пока кто-нибудь из рыбаков не приберет к рукам.

Оба участковых собирали вдоль берега сухие, изглоданные водой палки. Грузин, присев на корточки, подкладывал под охапку веток кусок бересты, чиркал спичкой.

Я поспешно разделся. Вода была замечательной. Как раз в этом месте двое аквалангистов подкараулили физика. Надо опередить гвардию, пока воду не замутили.

– Сейчас и мы к тебе…

Полупьяный глава присел к костру, цепляясь пальцами за шнурки. Он торопился. В реке только его не хватало.

Берег круто уходил на глубину. В двух метрах от его кромки было уже по грудь. Я нырнул и сразу открыл глаза: подо мной тянулся волнистый песчаный берег, местами усеянный мелкими камнями. Отличное место для купания и убийства, потому что отсюда можно быстро уйти на глубину, удалиться под водой за излучину, выбраться на берег, сесть в машину… Можно и не выбираться на берег, а просто подняться на борт ожидающего катера. Ушлый пошел душегуб, изворотливый. Ко всему способный, быстро обучаемый. Особенно если за работу платят хорошие деньги.

Место происшествия – дно реки. Его никто не осматривал, поскольку потерпевший после утопления оказался на берегу. Будь по-другому, сюда пригнали бы водолазную группу, прочесали вдоль и поперек дно. И составили бы протокол. Протокола нет. Да он и не нужен теперь никому. Если там, на дне, что и было, давно унесло течением вплоть до Обской Губы. А там и Ледовитый океан рядом. Унести могло при условии, что предмет тот относительно легкий. Предмет этот держится в водяной среде, как бревно-топляк, – не всплывает и на дно не ложится. Топляк – настоящая гроза маломерного флота. А если вещь тяжелая? Она будет лежать на дне, пока не опустится под собственной тяжестью по наклонному дну еще глубже и не будет замыта песком. Там ей и лежать, покуда археолог какой-нибудь не наткнется. К тому времени окаменелый предмет утратит актуальность.