Карл Май - Том 11. Из Багдада в Стамбул. На Тихом океане - рассказы

— Да, есть, — ответил курд, взгляд которого надолго задержался на моем вороном. — Она за домом, пошли!

Я не хотел оставить их одних, поэтому довольно резво спрыгнул с коня, привязал его и последовал за ними.

Животное, предназначавшееся для продажи, явно не относилось к худшим представителям непарнокопытного племени. Я бы не дал ей столько лет, сколько назвал Алло, и очень удивился, увидев, что в загоне имеются куда худшие лошади.

— Сколько она стоит? — поинтересовался я.

— Двести пиастров, — последовал ответ.

— Выведи ее!

Он вывел ее из загородки, пустил шагом, потом галопом, и я еще раз убедился, что она намного ценнее указанной суммы.

— Уложи на нее седло и закрепи груз.

Он проделал все это, и животное послушно выполнило каждое движение его рук.

— У животного есть какие-то недостатки?

— Ни одного, господин! — уверил он меня.

— Наверняка есть хоть один, и лучше, если ты мне его назовешь. Лошадь предназначена для твоего друга Алло, которого ты ведь не собираешься обманывать!

— Я его не обману.

— Тогда ладно, я сам попытаюсь найти недостаток. Сними груз и надень на нее скаковое седло.

— Для чего, господин?

Этот вопрос подтвердил мою уверенность, что я на правильном пути.

— Для того, что мне так хочется!

Он повиновался, и я попросил его сесть в седло.

— Господин, у меня не получится.

— Отчего же?

— У меня трещина в кости ноги, не могу скакать.

— Тогда я сам проедусь!

По его виду я понял, что моя догадка верна. Лошадь меня подпустила, но, когда я занес ногу, чтобы влезть в стремя, она отступила. Она явно не давала мне сесть в седло, пока я плотно не прижал ее к стене сарая. Мне удалось сесть в седло, но она тут же встала на дыбы, едва не опрокинувшись на спину, и стала совершать такие дикие кульбиты, что, в конце концов, выбросила меня из седла. Я использовал весь свой опыт наездника, чтобы упасть аккуратно.

— Человек, эта лошадь бракованная, она не стоит двухсот пиастров. На ней нельзя скакать.

— Господин, она хорошая. Наверное, она только тебя не переносит.

— Я знаю, как это бывает. Она долго ходила под плохим седлом и под еще худшим всадником — лошадь всегда это помнит. Ее можно использовать лишь как вьючное животное.

— А тебе не нужно такое животное, господин?

— Нет, сейчас нет, только потом.

— Купи ее, ведь тебе больше не попадется лошадь, которая нужна!

— Зачем мне обременять себя животным, которое мне в тягость?

— Давай за сто пятьдесят!

— Сто и ни пиастром больше!

— Господин, ты шутишь!

— Оставь ее себе, в Бане я куплю другую. Пошли, Алло!

Я залез на вороного, и угольщик затрусил за мной с преданным выражением лица. Мы не сделали и пятидесяти шагов, как услышали возглас:

— Давай за сто тридцать, господин!

Я не ответил.

— Сто двадцать!

Я ехал и ехал.

— Ладно, давай за сотню!

Теперь я вернулся и спросил, продаст ли он мне скаковое седло и попону. Он согласился, и я купил у него вполне сносное седло и попону за сорок пиастров. Самое удачное для меня — он взял сумму в старых металлических деньгах, накопившихся у меня в карманах в изрядных количествах. Сложив все на лошадь, я попрощался с курдом:

— Живи долго, хоть ты и хотел обмануть своего друга, продавая ему лошадь за тройную цену.

Тот ответил мне хитрой задумчивой улыбкой. Попрощался с ним и Алло, собираясь сесть на лошадь. Его волосатая физиономия светилась от радости, что у него теперь есть такое богатство. Но курд схватил его за руку:

— Во имя Аллаха, не садись на лошадь! Она сбросит тебя, ты сломаешь шею!

— Этот мужчина прав, — вынужден был признать я. — Садись лучше на моего коня, а я сяду на твою лошадь, чтобы показать, как нужно с ней обращаться.

Алло с видимым удовольствием залез на моего жеребца, который спокойно перенес эту процедуру, ибо я был рядом. Я же подвел лошадь к стене и сел в седло. Она снова рванулась вперед. Я какое-то время выждал, потом натянул поводья и пришпорил. Она попыталась встать на дыбы — не удалось, постучала беспомощно копытами, и дыхание у нее сбилось, из всех пор выступил пот, а с губ крупными клочьями стала падать пена. Она стояла как вкопанная, хотя я врубил шпоры.

— Она покорилась, смотри! — произнес я удовлетворенно. — Теперь смотри, как она поскачет, и не пытайся снова продать другу плохую лошадь! Аллах с тобой!

И я поехал со двора.

— Господин, — обратился ко мне угольщик, — теперь этот черный — мой?

— Нет, — ответил я.