Николай Трублаини - «Лахтак». Повесть

Шли молча. Время тянулось очень медленно. Во встревоженных головах проносились печальные мысли. Боялись заглянуть в носилки и не увидеть живым того, кто на них лежал. Иногда, утомленные, они шли медленнее. Тогда Вершемет тихо покрикивал:

- Скорее! Скорее!

Время шло. Сначала темноту рассеивало лишь мерцание звезд. Но вот над обледенелым морем стал проясняться горизонт, и вскоре выплыла лупа. Уставившись рожками вниз - на непогоду, она безразлично глядела на трех человек, которые, выбиваясь из сил, продвигались вперед. Теперь идти уже было легче, - яснее выделялась белая полоса снега над скалами острова. Молча сменял друг друга, моряки несли вперед драгоценную ношу. Запара слышал, как звенит у него в голове, но ни одним движением не выказывал своей усталости.

Холодный рассвет застал этих людей-со стиснутыми челюстями, серыми лицами - в пути. Они не убавляли шагу.

Вдали среди льдов зачернел пароход.

С юга пролетели кайры, что указывало на победное наступление весны. В морс трещал лед, па острове темнел и оседал снег. За кайрами появились гаги, гагарки, казарки, снежная чайка, приметная па снегу лишь темными лапками да черным клювом, трехпалая чайка с черными крыльями и редкая птица - розовая чайка.

В один из дней солнце взошло над горизонтом и больше не заходило. Оно кружилось по небу и, приближаясь к северу, все ниже и ниже склонялось к горизонту. Над полюсом оно стояло наиболее низко, а затем, после двадцати четырех часов, двигалось на восточную сторону неба, поднимаясь вверх, и через двенадцать часов занимало самую высшую точку. Но все же солнце и на самой большой высоте было так низко, что тень парохода втрое превышала его высоту.

С капитанского мостика можно было наблюдать движение льдов и большие полыньи, появлявшиеся тут и там. Но в том месте, где стоял «Лахтак», лед оставался неподвижным. Ледяное поле, укрепленное стамухами и айсбергами, задержанными мелью, уперлось в берег острова и не поддавалось ни морским течениям, ни солнцу.

Однако жизнь на пароходе изменилась. По приказу Кара, норвежцев зачислили в состав команды. Бентсен занял место третьего штурмана, а Запару освободили от штурманских обязанностей. Норвежец-боцман стал помогать Лейтэ, а Вершемет увлекся охотой. Теперь Кар с нетерпением ожидал, когда под лучами солнца растопится, наконец, ледяное поле, сковавшее пароход, и можно будет разогревать котлы. Торба целые дни проводил в машинном отделении, ожидая этого торжественного момента. На пароходе чувствовалась общность интересов и сработанность команды. Крепли товарищеские отношения между норвежскими и советскими моряками. Взаимные симпатии особенно возросли после ранения Степы.

Две недели опасались моряки за жизнь юноши. Он был в тяжелом состоянии. Огромная потеря крови, тяжелая рана вблизи сердца, высокая температура вызывали большую тревогу. Две недели лежал он без сознания. Лишь на третью неделю стало ясно, что Степа будет жить. Через месяц юноша уже сидел на своей койке, очень бледный, еще слабый, но разговорчивый, с веселыми глазами и огромным аппетитом, который он удовлетворял котлетами из свежей медвежатины. Вершемет заботился, чтобы медвежатина регулярно поступала в камбуз, где теперь распоряжался кок-норвежец.

Все находившиеся на пароходе ежедневно посещали юнгу. Лишь один Ландрупп, прихрамывая на костылях, держался поодаль и никогда не подходил к Степе. Браконьер чувствовал, что все следили за ним и не доверяли ему. Правда, он не слышал, как Лейтэ однажды сказал Кару:

- Выгнать бы его на остров, и пусть ищет своего шкипера, - будут скитаться вдвоем по острову до самой смерти. А то, гляди, еще пароход сожжет.

Но Кар с этим не согласился.

- Он там умрет раньше, чем ты думаешь, - ответил штурман. - А мы будем отвечать за него. Ведь остров наш, советский, и мы здесь представляем советскую власть.

После этого разговора у Кара как-то появилась мысль поднять над островом красный флаг и тем окончательно закрепить остров за Советским Союзом.

Узнав об этом, Степа стал просить, чтобы отложили празднество водружения флага, пока он не выздоровеет, так как ему очень хотелось принять участие в этой церемонии. Матросы изготовили крепкий и высокий флагшток, обитый жестью, и сшили большое красное полотнище, на котором Ковягин нарисовал серп и молот и буквы «СССР» .

С каждым днем Степа чувствовал, как возвращается к нему здоровье. Прошло еще немного времени, и он уже мог выходить на палубу. Его поразили приятные цвета и тона полярной весны, яркий день, блестящий лед, свежий воздух, заметно потеплевший, птицы, пролетавшие с острова на море и затем возвращавшиеся назад.