Дмитрий Котенко - Дериват

Музыкальный фон почему-то в этот раз казался неуместным звеном в общей цепи утреннего пробуждения, хотя, как правило, он высоковольтной мощностью энергетика всегда наэлектризовывал мозг мужчины: для Крео это был взрывной импульс от хорошо отвешенной пощечины. Смущенный потерей хватки над собственной бытовой действительностью скиталец резким жестом левой руки описал в воздухе дугу с длинной чертой под ней – музыка тотчас же испарилась. Тишина: комната погрузилась в глухой вакуум.

Вновь уставившись на строгие своей фактурой цифры, Крео все равно было необходимо нащупать пусть незначительную, но относящуюся к звукам его мира акустическую тональность хоть какого-то предмета. Вспарывая световое нутро циферблата, глаза дезориентированного космонавта не могли позволить себе шелохнуться. Синтезированный микро-сабвуфером щелчок часов, слышимый только при строгом фокусе слуха, явился индульгенцией мученику, и тот наконец дал глазам моргнуть: крошечный по значению звук был спасительным шелестом земной листвы для снявшего скафандр космонавта после заточения в глухом космосе.

Вернувшись к стеклянной панораме с кофе в руках, Крео Спри свободной рукой раздвинул две пластинки жалюзи. Нахмуренные брови внезапно обдало бледно-голубым свечением сканера октокоптера, плавно скользившего по спроецированной траектории изящной фигурой ската. Межфазный-суточный мониторинг объектов жилого или инфраструктурного назначения входил в ежедневный программный функционал дрона в соответствии с установленными регламентами муниципалитетов в отношении районов, числящихся в городском реестре как неблагополучные/с социально необеспеченным населением.

Достаточно было первого глотка согревающего напитка, как сквозь организм Крео прошел высокоскоростной состав бодрости.

Улицы мегаполиса в пограничное между ночью и утром время нельзя было назвать опустевшим местом – напротив, встречались скопления людей, заспанных, бормочущих бог весть что под нос, находящих свои собственные пути пробуждения. Кто-то, застолбив место в очереди, мирно дремал в ожидании общественного транспорта, первая единица которого, будь то электробус или маглев, прибывала к посадочной площадке не раньше проблеска зари. Чтобы не сжечь последние нервные клетки от утренних столпотворений, превращавшихся по ходу действия в оргии людской массы, особо стойкие жители города в ущерб здоровью от недосыпа приходили пораньше на остановку.

Была и другая категория обитателей светодиодного царства, обратная рядовому жителю мегаполиса – работающие под покровом ночи люди, находящие в ней либо ослабление оков правопорядка, либо спасение от укоряющего взора родных и друзей, которые, если увидев, чем занимается их знакомый или знакомая при дневном свете, впоследствии не жаловали бы их уважением. Проституция; видеоигровой ряд дополненной реальности с сомнительным содержанием – тут и там напоказ выставленные рекламные голограммы едва достигших зрелости нимфеток со спущенными бретельками оголяющих бедра неглиже; бесконечные малопиксельные табло обирающих до нитки казино выстраивались в линейный порядок, словно стражи легитимированной девиантности. Наблюдаемые виды сервисной подпитки тяги к сластолюбию стали все чаще подниматься из шурфов ночной жизни и вторгаться в дневной распорядок: когда-то постылые для непоколебимого духом человека вещи теперь воспринимались им как какой-нибудь невинный урок танцев с несведущей об этих грешках второй половинкой. Граница благопристойности была смыта приливом жадного корпоратокративного лоббизма: он вынудил снять удила морального суждения с механизма федерального целеполагания, из-за чего гнилые личинки осознанного политического неведения стали оставлять скользкие потеки общественного разложения.

Крео Спри, укутавшись в теплоту поднятого ворота, шагал по чреву бодрствующего даже в ночное время города-гиганта. Мысли об истоках, медленно топящих Новый Дэ’Вон в помоях невежества и первобытной агонии, давно не заботили его. Что вынудило молодую школьницу в век трансгуманизма пойти на поводу у природных инстинктов и выставить себя на панель мультимедийного околопорнографического пространства? Может, ограниченность родительского понимания? Может, лишение ребенка убеждения в том, что он по своей натуре личность, а отговаривающие его от непреклонности перед стадным мышлением – всего лишь жалкие трусы, которые закопали идеалы о гуманности разумного эгоизма под толщей сырой, как их жизни, покорности? Причина, по которой подающий надежды в космической инженерии мальчишка повернулся спиной к академическому монолиту просвещения и прогресса, но отдался на растерзание улицам, переварившим его и выплюнувшим в виде нечто неизлечимо зомбированного и личносто-потерянного? Эти вопросы уже как несколько лет перестали заботить Крео. Бесконечные же мысли о необратимости сужения кольца человеческого достоинства под гнетом раблезианства заменила отрешенная монотонная походка.