Дмитрий Котенко - Дериват

С не меньшим любопытством вспыхнувшие от невыносимой боли глаза мужчины были устремлены на подобие катаны, шипящее искрами ослепительного тока. Рука, обхватившая рукоятку с натренированной десятилетиями непоколебимостью, неумолимо и безжалостно приближалась в отражении зрачков раненного беглеца. Обжигающее неистовство искрящейся сетки тю-о, обратной стороны лезвия меча тати, вышпарило глазное яблоко мужчины: слизистая субстанция испарялась не успевая вытекать. Вопль оставшегося без глаза стал еще сильнее, однако неумолимая громкость ливня была ему по-прежнему неподвластна.

Убийца резким движением вознес меч над головой беглеца, стонущего от неконтролируемой боли. Озаряемый световыми панелями и красным неоном, алый стеклянный колпак предстал перед обреченным: он служил ассасину шлемом. Трепет от его непроницаемой мольбами фактуры усиливался багровым окрасом корпуса, к естественному цвету которого также примешался инфернальный оттенок неона, заполонивший проулок.

– После смерти будет еще хуже, данный приговор послужит вам отдушиной всего, что вам было дорого. Лишь затем наступит непроницаемая ни одним прошением тьма, – искаженный звуковым синтезатором шлема голос было последнее, что услышал в своей жизни мужчина, в предсмертной агонии зачем-то схватившийся за рукоятку иглы, наглухо застрявшей в ноге. Последнее же, что он увидел, было не обрушенное на его темя лезвие тати, а фатально очаровывающие выемки на шлеме, их композиция являла смотрящему абрис черепа.

Клинок вонзился в поверхность и застрял в нем. На стороне тю-о не было никакой сетки с электрическим резаком, а руки, державшие накаго оружия – его лезвие глубоко застряло в деревянной доске, – принадлежали Крео Спри. Наконец справившись с упрямством меча, Крео вытащил смертоносного дьявола из изрубленного дерева и отправил его в сая, ножны, словно остужая прокатный лист.

Крео откинул в сторону вспотевший локон волос – тот мешал его взору – и посмотрел по сторонам, охватывая всю тренировочную площадку центра. Помещение было исполнено в дальневосходных манерах одним уважаемым сиккэном. Расположенный на улице декоративный колодец, вид на который открывался из-под распахнутых наружу сёдзи, в жалобном одиночестве продолжал своей оловянной чашей лениво черпать воду из красивого резервуара. Мыслями и глазами Крео вернулся к сая, в которых продолжал охлаждаться меч тати.

– Кочевник, продолжай нести свой долг. – Крео поднялся с колен и вытер майкой испарины пота со лба. Кочевником называли данный тати задолго до Крео: он менял одни руки владельца на другие не меньше десятка раз, пока не осел в стальной хватке Спри – не зря меч так и называли. Однако новоявленный ученик школы Ё О Ну Мэ поклялся клинку прервать устоявшееся десятилетиями его губительное реноме. Губительное, потому что каждый покровитель меча, со слов последнего владельца, суеверного коллекционера, решившего во что бы то ни стало распрощаться с плачевным репутацией оружием, относился к мафиозным образованиям яумо Дальнего Восхода. Самым животрепещущим был тот факт, что каждый новый владелец забирал тати у поверженного – и так по цепочке сквозь мясорубку кровопролитной резни, пока Кочевник, по непонятному стечению обстоятельств, не оказался на прилавке не совсем легального магазина дальневосходных ценностей в Новом Дэ’Воне.

Схватив сая за кодзири, металлическое навершие ножен, Крео Спри с Кочевником в руках направился в сторону выхода мимо колодца, на несколько мгновений избавив от томительного существования это миниатюрное сооружение. По замыслу, в декоративное естество колодца архитектор, со свойственным ему творческим бессердечием, вдохнул проклятие одиночества.

– То есть Вы хотите сказать, мистер Бэжамин Дэн, что, помимо сверхоперативного фиксирования девиантной активности и последующей трансляции этой информации в кор профильных надзорных структур и, конечно же, миллиона разновидностей научно-исследовательского моделирования, эта штука… – со взглядом ребенка, в зачарованных очах которого простиралась звездная карта, Бэа Ханаомэ Кид не сводила глаз с квантовой стены Аполло-2.

– Не штука, комиссар Кид, – прервал Бэжамин девушку, застывшую где-то в прострации цифрового колдовства, – а омнифрейм, как принято называть настоящий вид суперкомпьютеров в корпоративных и, что странно, в научных кругах.