Ольга Апреликова - Злое Лето

Он проснулся в ни на что не похожем синем месте. Совсем синем и круглом. Ничего не было слышно, ничем не пахло, ничто не двигалось. Он сел и обнаружил себя в кроватке, стоящей посреди этого синего круглого пространства. Синий этот свет был тяжелым, успокаивающим, лечебным, не злым, но все равно каким-то страшным. Он залез под одеяло и сел, поджав ноги, укутался, чтоб только глаза наружу, и замер столбиком. Что это за место? Пахнет все странно. Сколько всего ужасного и непонятного произошло. И очень хочется пить. И кушать. И писать. Он крепился-крепился, но все-таки не выдержал и заплакал. Он хотел, чтоб немедленно появилась нянька Утеха с кружкой морса и какой-нибудь глупой сказкой… Вспомнив Утехино ворчание и свет ночника, он заревел в голос. Утеха мчалась на такой рев всегда со всех ног.

Правда, иногда мчаться было некому, по ночам Утеха ускользала за двери – тогда хоть заорись, хоть весь на слезы изойди. Он, впрочем, быстро отучился орать, потому что Утеха сказала, что людоеды быстрей находят тех, кто орет, чем тех, кто прячется тихонько под одеялком. Бывало, втискивал мокрое лицо в подушку и не дышал, пока круги радужные в темноте не полетят… А вдруг тут тоже есть людоеды… Синие и невидимые… Он сунул в рот край одеяла, крепко укусил и замолк.

Открылась ярким прямоугольником дверь и вошла чужая служанка в белом платье. Он разглядел незнакомое, но доброе лицо, выплюнул одеяло и заревел снова. Служанка погладила по одеялу и протянула знакомую бутылочку с водой. Пока пил – пришлось молчать. Но водичка быстро кончилась, и он заревел снова. Служанка посмотрела, подумала, ушла – он заревел изо всех сил. Она вернулась и принесла горшок. Ну, или наверное – горшок? Он замолк, вздрагивая. Она поставила посудину на пол у кроватки и сделала вопросительно-приглашающий жест. Он кивнул и выпутался из одеяла. Она помогла выбраться, помогла расстегнуть одежку, которую он забыл, как расстегивать. Он вообще-то давно уже писал стоя, но сейчас сел на горшок, как маленький, и писал долго-долго, всхлипывая и вздрагивая.

А потом наступило утро.

Врачи сделали больно один только раз, когда брали кровь не из пальца, а из вены. Но он не ревел, и за это ему дали игрушку – маленький-маленький, в кулак спрятать, тяжеленький ял, совсем как настоящий. И еще они разрешали трогать, что можно, и давали посмотреть и послушать в свои специальные умные трубки. И теперь он знал, как выглядят косточки в ладошках и ступнях, как устроена коленка, а что в животе – то все непонятное и булькает. И еще они так полечили его шишку на голове, что она почти исчезла. Потом принесли и помогли надеть красивую одежду. Сорочка синяя, мягкая, штаны белые, короткие, но столько карманчиков, ремешков, штучек… А на ноги невесомые синие башмаки на толстой белой подошве. Крошечный ял за храбрость он спрятал в карман. Какие замечательные штаны.

А потом пришел Женя, улыбнулся, и сразу стало не надо быть храбрым.

– Пойдем, – Женя взял за руку и повел вовне, в длинный коридор с железными стенами и какими-то очень красивыми узорами на полу. – Как дела?

– Я был храбрый, – он сунул руку в карман и проверил, как там ял. А еще Жене нравится, когда говоришь умные вещи, и он сделал неуверенную попытку: – Женя, я посмотрел, как устроена коленка. И ладошка… Косточки такие маленькие, их двигают такие… такие волоконца… – что-то не очень получилось сказать что-то умное. – Мы пойдем кушать?

– Конечно. Уже идем. Запомни, никуда не ходи один.

– Вы меня тоже будете ото всех прятать?

– В первое время – да. Потому что ты особенный. А я теперь официально и юридически твой наставник.

– «Наставник» понял, «циально» и «дически» не понял… – он не сдался: – Нет, понял. Это значит по всем правилам?

– Да, по всем правилам, – Женя ввел в небольшое непонятное помещение, потом в другое, где было светлее, и узоры по стенам и потолку переливались золотым, серебряным, изумрудным светом – полоски, дуги, круги… Его искорки тоже умели танцевать кругами и волнами, если сосредоточиться… Женя взял его за бока и посадил на высокий стульчик за стол. – Садись.

Он все смотрел и смотрел на узоры на стене. Чуть-чуть закружилась голова. Глаза у Жени были добрые, хоть и очень-очень внимательные, просто насквозь. Как будто он видит, что у него в животе и как коленки устроены… Он спросил:

– Женя, что будет дальше?

– Сам не знаю, – сказал Женя. – Ты родился внизу – но внизу такой, как ты, не мог родиться.

– Почему?