Анна Плекун - Исповедь колдуна. Повесть

– Здравствуй, Семён! А мы вот решили зайти, тебя проведать! – с порога защебетала Нинка. – Вот гостинцев принесли немного.

И Нинка стала из сумки выкладывать на стол продукты: пакет домашних яиц, сало, завернутое в несколько слоев бумаги, банку варенья, круглую буханку свежего хлеба.

– Еще тепленький! Только из печи, сама пекла!

Воздух на кухне и впрямь наполнил аромат свежей выпечки.

– Спасибо, девчонки! – Семён немного смутился от такого внимания. – Но вы же не просто так пришли. Наверное, дело какое-то есть?

Нинка взяла Семёна под здоровую руку и отвела на несколько шагов в сторону и зашептала ему в самое ухо:

– Семён, ты уж меня прости, обещала я никому не рассказывать про тебя. Но вчера вечером Томка пришла – сама не своя, ты же сам видишь. Можешь ее посмотреть, или как там у вас, у экстрасенсов, правильно?

– Я с Тамарой поговорю, Нина. Только тебя попрошу – или в комнате подожди, или к себе иди. Мне с Томой без свидетелей пообщаться надо. Если захочет, она сама тебе расскажет. А не захочет – в душу к ней не лезь. Поняла?

– Поняла, Семён, поняла! – послушно закивала Нинка. – Ну, ребята, вы тут разговаривайте, Томочка, ты приходи потом ко мне, если что.

Подмигнула Томке, махнула рукой Семёну и скрылась за дверью, унося за порог свой драгоценный живот и безмерное женское любопытство.

– Садись, Тома, разговор долгим будет. – Семён указал измученной Томке на стул. – Чая хочешь?

– Ничего не хочу, Семён! – еле слышно промолвила Томка. – Спать хочу, а не получается. И сердце что-то не на месте…

– И дед Степан каждую ночь приходит, что-то сказать пытается, да?

– Верно… – Томка, до этого безразлично смотревшая в пол, подняла на Семёна уставшие глаза. Семёну показалось, что в них на секунду промелькнул огонек надежды.

– Подумай, Тома, что его так может беспокоить?

– Ну, он очень привязан был к своему дому. Может, тоскует он по нему на том свете?

– Про дом ты верно заметила. Ты же его продавать собираешься?

Томка заерзала на стуле, вытирая вспотевшие ладони об юбку.

– Ну, а что в этом такого, Семён? Я в город хочу. У меня муж городской. Вот продадим дом, к нему переедем, потом купим жилье попросторнее, деток родим. Вот сегодня к нам покупатели должны приехать, дом смотреть.

– Значит, так, Нина. – Семён опять почувствовал, что его голос стал сильным и необычайно уверенным. – Дом тебе продавать нельзя!

– Как нельзя? У нас с Алексеем планы, мы к осени хотели уже в город перебираться.

– Другие у твоего Алексея планы! И нет там ни тебя, ни деток, ни честного заработка! – Семён, сам того не замечая, начал повышать голос.

Томка очень возмутилась – ее затрясло, на глазах выступили слезы, а губы задрожали, как она ни пыталась сжать их посильнее.

– Что ты такое говоришь?! – закричала она. – Мой Алексей самый лучший! Видно, Нинка все придумала про тебя. Нет у тебя никаких способностей. У самого жизнь не удалась, а сейчас завидуешь чужому счастью!

Томка было рванулась со стула, чтобы убежать, но Семён крепко схватил ее за руку.

– А ну, сидеть! – голос Семёна провалился куда-то внутрь и зловеще заклокотал.

Томка не посмела больше шевельнуться. Она во все глаза смотрела на Семёна, и ей казалось, что перед ней вовсе не Семён. Он будто сверлил ее взглядом, доставая до самого нутра. От этого взгляда у нее начало жечь в груди и закружилась голова.

– Алексей твой ни дня не работал…

Семён перешел почти на шепот, но от этого Томке стало еще страшнее. Казалось, что это неведомая змея шипит внутри Семёна человеческим голосом. И если Томка хоть разок шевельнется, изо рта Семёна покажется жало и убьет ее своим ядом.

– Ни дня не работал, а деньги из матери пожилой тянул. Тебе говорит, что на работу в город ездит, а сам по кабакам шляется, дурь всякую принимает. Деньги у него откуда? Так он этой дурью еще и приторговывает. Представляешь? Малолеткам возле школ не гнушается продавать. Год с человеком прожила и не замечала ничего? Любовь у тебя? Так вот, из-за этой любви потеряешь ты все. Исчезнет твой Алексей с твоими деньгами, купит на них много-много дури и заживет припеваючи на чужом горе.

Семён замолчал. Томка тоже молчала. Только часы на стене, невольные свидетели разговора, продолжали спокойно тикать.

– И еще, Тома, – Семён заговорил своим обычным голосом, – синяки на плечах заживут, а на душе могут и навсегда остаться. Какая может быть любовь, если он бьет тебя?

Томка вышла из оцепенения.