Ольга Апреликова - Город звериного стиля

Дед наварил картошки, накрошил ядреного лука в квашеную капусту, нажарил мяса – промерзший Мур очнулся, когда стало тяжело дышать. Тарелки у деда были громадные, фаянс от времени потемнел, потрескался – и на дне каждой был нарисован здоровенный паровой молот и написано: «Мотовилиха». Вообще дедов быт был внушителен. В углу печь с плитой, на ней черные громадные чугуны с кипятком. На стене – сечки, топорики, эмалированные тазы. Ножи и поварешки торчали из здоровенного латунного стакана, присмотревшись, Мур прочитал маркировку: «Снаряд осколочно-фугасный». Гильза! Дед проследил его взгляд и хмыкнул:

– «Урал – опорный край державы» 1 1 А. Твардовский , слышал?

Мур помотал головой.

– Это у меня дедынька на Мотовилихинском заводе работал, победу ковал. И батя с ним, пацаном еще совсем, в одиннадцать лет, дед под свою ответственность взял, обучил на фрезеровщика. Так батя всю войну на ящике простоял у станка.

– В одиннадцать лет? – ошалел Мур.

– Взяли. Такое время. Таких, как он, на заводе полно было, постарше, правда, лет тринадцати-пятнадцати. За ударный труд банками варенья награждали. А пацаны убегали, конечно, к черту, мол, ваше варенье, подай свободу, а их чекисты ловили да опять к станку, спасибо, не стреляли, а то вообще б работать некому. Рабочий день по двенадцать часов без выходных. Война. Но мать-то, бабка моя, померла, а что парнишке одному по улице валандаться. Шпаны-то, да беглых, да спецпереселенцев, да мобилизованных и черт знает на что уполномоченных, да простого ворья тут тучи ходили. В цеху тепло, хлеба как мужику дают, по норме рабочей – все парню лучше под отцовым присмотром, да и чекисты не прицепятся. Вот так и выжили…

У Мура оледенели щеки и мороз прошелся по спине. В одиннадцать лет он ленился учить параграфы в детских учебниках и боялся драться – вот и все неприятности. И мама не разрешала самому газ зажигать. А тут – станок размером с комнату. Цех. Завод.

Дед смотрел на него словно бы испытующе. Усмехнулся:

– Урал – дело такое. Судьба Москвы в войну решалась тут – сколько работяги снарядов выточат и сколько пушек отольют. Ну, меня-то батя на завод не пустил, сказал, иди учись… Что, внучок, наелся? Еще, может?

– Наелся. Спасибо, деда!

Странно, но с первого дня Муру легко было называть этого чужого седого старика, совсем незнакомого, добрым сказочным словом «дед». А дед, конечно, был всем дедам дед. Борода, рубаха клетчатая, штаны в заплатках. Совсем бы простак с виду, да вот только вчера у нотариуса Мур видел его в костюме, который сидел на деде так же привычно, как домашняя рубаха. И еще Мур видел жуткое количество книг, заполняющих все комнатушки дома по всем стенам – словно книги были его внутренней оболочкой. В кабинете – стадо компьютеров и на столе книги с дедовой (и его!) фамилией, после которой шло «доктор геолого-минералогических наук, профессор». И еще всякие слова про Пермский Университет и Горный Институт РАН. Ну, и везде полки с камнями и рудами. Родство, конечно, исключает выбор, но Муру казалось, что если б можно было б деда себе выбирать, то он выбрал именно такого. Профессора с топором. Или с кайлом? Геолог, ну надо же.

– Дед, а отец тоже геолог?

– Диссертацию по карсту защищал. Сейчас – другие интересы у него. Более… Прикладные.

– Он тут, с тобой живет?

– Нет, у него вон в новостройках над Камой квартира. Сдаем. А в Кунгуре у меня еще дом, я тоже тебе отпишу.

– Почему мне?

– Потому что ему не надо. Съездим с тобой на днях, дом проведаем.

– У него еще дети есть?

– Ты один, – дед пожал плечами. – Да теперь-то я уж не уверен, мож, он еще кого прячет. Но жениться – не женился, нет.

– Зачем же прячет? Да, дед, кстати, а ты-то сам кого в маленьком доме прячешь? Там свет горит внизу, я с улицы видел. А дверь во дворе – на замке?

– Много будешь знать – скоро состаришься, – усмехнулся дед. – Да мастерская у меня там, парень, я забыл, видать, свет погасить. Бог с ним. Все равно все твое будет… Покажу потом, как пойму, что ты за камешек. С виду-то вроде не пустая порода. Ну что, как в школе? А в школу-то в какую поступил?

– Где взяли. Большую улицу, по которой трамваи ходят, перейти и дальше почти все время прямо-прямо. Можно на автобусе, можно пешком минут двадцать. Около Угольного института.

– Вот так случай! Ну надо же, – хмыкнул дед. – Старая школа, довоенная. Отец твой там учился. И я, только она тогда называлась «Первая Железнодорожная». А в войну там госпиталь был. Завтра пойдешь? Каникулы-то когда?