Джонатан Свифт - Путешествия Гулливера. Хирурга, а потом капитана прочих кораблей

7. Также Помянутый Человек-Гора в часы досуга обязуется стараться в плепорцию помогать нашим промышленным рабочим, помогая им поднимать особенно громоздкие, неудобные в траспортировке и тяжелые камни, используемые при возведении стен нашего Главного Парка, а далее и при иных обяъектов строительства на территории Имеперии.

8. Вышеозначенный Человек Гора в протяжении полных двух Лун обязан идеально промерить протяжённость наших границ и владений, пересчитав свои шаги во время обхода всего нашего побережья.

В завершении всего, облечённый к произнесению торжественной присяги вышеуказанный Человек-Гора клянётся скрупулёзно соблюдать вышеозначенные договорные условия, дыбы ему, Человеку-Горе, будет оказана услуга в ежедневной поставке высококачественной еды и питья в лбъёмах, достаточных для прокорма 1728 наших подданных среднего телосложения, он, Человек-Гора будет свободно пользоваться каждодневным доступом к нашей августейшей особе и облагодетельствован иными знаками нашего величайшего благоволения. Написано и продписано в Бельфабораке, в нашем Императорском дворце, на двенадцатый день девяносто первой Луны нашего Славного царствования».

Не скрою, присягу я дал с величайшим облегчением, испытывая даже некоторое удовлетворение от этого факта, и это даже несмотря на то, что в тексте соглашения содержались совсем уж некомплиментарные и даже оскорбительные по отношению ко мне нотки. Злобный Скайреш Болголам, видать, исходя животной злобой, хорошо покорпел над составлением этой приснопамятной бумажонки, вставляя в неё всякие оскорбительные по отношению к моей персоне шпильки, которые я пропустил мимо ушей, хотя иногда и чувствовал оскорбительность всех этих требований, продиктованных нескрываемой злобой так называемого адмирала. Я произнёс эту торжественную присягу и сковывавшие меня цепочки были тут же сняты, и я впервые за долгое время ощутил окрыляющую свободу движения.

Император не смог отказать себе в удовольствии лично присутствовать на процедуре моего освобождения. Я счёл необходимым посодействовать помпезности процедуры, и в красивой позе прильнул к ногам Его Величества, на что Император поспешил приложиться к моей коленке в милостивом жесте, прося меня поскорее встать, после чего обратился ко всем с велеречивым и цветистым обращением, коего я из природной скромности, чуждый самовосхвалениям и тщеславию, не стану повторять и приводить, в ходе которого резюмировал, что живёт надеждой обрести во мне истинного друга и надёжного слугу, который своим поведением сможет снискать все те милости, которые как были уже оказаны, так ещё и будут оказаны мне в дальнейшем.

Одним из пунктов, на который я обратил особое внимание, был пукт о моём пропитании, постановление о выдаче мне ежедневно провизии, потребной на прокормление 1728 лилипутов. Мне было любопытно, исходя из каких норм была установлена такая норма. Спустя пару дней я осмелился спросить у одного своего приятеля-придворного,

Что навело императора именно на такую цифру. Подумав, от ответил, что Его Величество, пригласив своих лучших математиков, потребовал от них вычислить мои потребности в пище, узнал, что поскольку рост Человека-Горы благодаря измерениеям с помощью квадранта, известен, и находится с ростом стандартного лилипута На это он ответил, что математики его величества, определив высоту моего роста при помощи квадранта и найдя, что мой рост находится в таком отношении к высоте лилипута, как двенадцать к одному, на основании подобия наших тел, пришли к заключению, что объяём моего тела к объёму рядового лилипута находится также в соотношении 1728 к одному, отсюда высод о том, что мне нужно в 1728 раз больше еды и питься, чем это нужно зрелому лилипуту. Мой читатель, несомненно, способен сделать все вытекающие отсюда выводы не только о природной смышлености лилипутского народа, сколь о предумышленной расчётливости Величайшего из его правителей.

Освободившись от пут, я первым делом испросил разрешения его Величества на осмотр Мильдендо, древней столицы государства.

Император, как мне показалось, дал мне его с лёгким сердцем, строго-настрого наказав мне не чинить никаких проблем ни его жителям, ни домовладениям. Особым рескриптом население было поставлено в известность о моём визите. Всю столицу окружала стена высотой не менее двух с половиной футов. Толщиной в одиннадцать дюймов, она позволяла совершенно свободно проехать по ней карете с парой лошадей. На расстоянии примерно несколько десятков футов возвышались мощные башни.