Григорий Шепелев - Последняя почка Наполеона

– Не надо кричать, – промолвила Гюльчихра, открыв саквояж, – ложитесь на левый бок, поджимайте ноги.

Блондинка, не прекращая осыпать родственницу упрёками, приняла требуемую позу. Кровь продолжала течь. Натянув резиновые перчатки и достав перекись, Гюльчихра раздвинула двумя пальцами ягодицы женщины и промыла щель между ними. Их обладательница стонала.

– Что там? – спросила слепая девушка, неподвижно стоя возле окна, – ведь ничего страшного, правда?

Сидя на корточках, Гюльчихра смотрела в задний проход.

– Да как вам сказать? Прямая кишка разорвана. Нужна срочная операция.

– Операция? – в панике проскулила больная, – как операция? Мне в больницу придётся ехать? Там меня будут резать?

– Режут, простите за выражение, скот на бойне, – ответила Гюльчихра, наложив на рану салфетку и закрепляя её при помощи лейкопластыря, – а вас будут оперировать.

Это слово больной понравилось ещё меньше.

– Как – оперировать? Ты чего? Ты с ума сошла? Я боюсь!

– Бояться не стоит. А относительно сумасшествия не меня надо спрашивать, а того, кто с вами это проделал. Впрочем, я думаю, с ним всё ясно.

Женщина продолжала ныть. Сделав ей укол анальгина, Гюльчихра выпрямилась.

– Мне будет нужен ваш паспорт.

– Он на столе, – простонала женщина, вновь укладываясь ничком, – но я не согласна никуда ехать, кроме как в «Склиф»!

– Ну, это, простите, не от меня зависит, – отозвалась Гюльчихра, взяв со стола паспорт. И вот тут женщина её здорово удивила – не столько тем, что она сказала ей, сколько тоном, в котором вдруг зазвенел металл:

– Ну так объясни тем, от кого зависит, что я – жена полицейского!

Гюльчихра посмотрела в глаза больной. Они ещё были мокрыми, но из них исчезла беспомощная пронзительность. Она стала очень уверенной.

– Ты грузинка? – спросила женщина, зорко глядя на медработницу.

– Я – чеченка.

– Ах, ты чеченка? Чеченцы – люди сообразительные. Надеюсь, что ты меня поняла!

– Я вас поняла. А где ваш страховой полис?

– В паспорте он!

– Нужен городской телефон, – опять обратилась к девушке Гюльчихра. Слепая кивнула и повела её в третью комнату – по всей видимости, свою.

Там было довольно тесно – диван и шкаф занимали большую часть пространства. Также имелись комод и стул очень старомодной, тяжеловесной конструкции. На стене висела гитара с белыми струнами. Потолок был в разводах, обои сверху топорщились. Телефон стоял на комоде.

– Как тебя звать? – спросила у девушки Гюльчихра, набирая номер.

– Анфиса.

– Как давно ты не видишь?

– Почти три года.

– А диабетом болеешь с какого возраста? С детства?

Слепая от удивления заморгала.

– Как вы узнали?

– Да ацетоном прёт от тебя, как от алкоголика! Это интоксикация. Тебе тоже в больницу надо бы… Алло, здравствуйте! Женщина, москвичка, тридцать пять лет. Разрыв прямой кишки в результате травмы. Кровотечение. Нет, вы знаете, она хочет в "Склиф". Её муж работает в Министерстве Внутренних дел. Хорошо, спасибо.

Продиктовав паспортные данные пациентки и номер полиса, Гюльчихра связалась с водителем.

– Алло, Мишка! Тащи носилки сюда. Восьмой. Сто шестьдесят третья. Поедем в «Склиф». Ну, не знаю.

Положив трубку, она опять взглянула на девушку.

– И ты тоже, друг мой, поедешь с нами.

– В смысле? Куда? – ахнула незрячая.

– В Институт Склифосовского. У меня там много знакомых. Тебя прокапают физраствором. Вечером я тебя заберу, привезу сюда.

Анфиса молчала.

– Ты, конечно, на инсулине? – опять пристала к ней Гюльчихра.

– Да, с четырёх лет.

– Сахар контролируешь хоть раз в день?

– Да как вам сказать…

– Можешь промолчать, мне и так всё ясно. Ладно, пойдём, оденем её. Сейчас принесут носилки.

Ольга хранила сосредоточенное молчание, продолжая лежать с упором на локти. Она, казалось, что-то просчитывала в уме.

– Вас прооперируют в "Склифе", – сказала ей Гюльчихра, следя, как незрячая извлекает из шкафа бельё, колготки, юбку и свитер, – паспорт и полис кладу на стол. Где сейчас ваш муж?

– Как – где? – скривила больная рот, – на дежурстве! Я ведь тебе сказала, он – полицейский!

– Вы заявление писать будете?

– На кого? – удивилась женщина.

– На того, кто вставил вам в зад бутылку. Это – умышленное причинение тяжких телесных повреждений. Наказывается сроком до пятнадцати лет.

Ольга неожиданно пришла в ярость.

– Да что ты лезешь не в своё дело? Я на тебя скорей напишу – за то, что ты ко мне ехала полчаса! Учить она меня будет! Анфиска, слышала? Заявление!