Анна Прокофьева - Ольма. Стать живым

– Да, что ты можешь, старуха? Космами только трясти? Так я и сам шерстью не обделен, – и мотнул головой.

– Ну, и не такая уж я и старуха, – рисуясь поправила спутавшуюся редкую прядь шошиха. – У меня есть кое-что, припрятано, да… В камышах, у донышка, в иле мягком. Давно лежит, ешшо от прежней жилички осталося. Для твоего болезного аккурат пригодиться.

– Так тащи, чего медлишь!

Ольма, как лежал в воде, так и лежал, совершенно без страха и паники наблюдая за происходящим. За последние дни он уже устал удивляться тому, что его, казалось бы такая медленная и беспросветная жизнь калеки вдруг покатилась, как крашеное яичко с горки в светлый день.

– Думаешь, вернётся? – Спросил Упана охотник, – Не обманет, а то нырнула и ищи свищи.

– Не, не обманет, она меня боится. Я сильнее. Если что найду и выпотрошу, да на клей пущу, – хохотнул удачной шутке парень.

Пока они болтали, солнышко совсем спряталось за лесным гребнем, по траве, да по реке поплыли первые клочья тумана, а на тёмном, ясном небе заиграли первые звезды.

В камышах прибрежных снова зашуршало и к камню выбралась шошичиха.

– Вот, золотенькие-серебряные мои, вот жемчужные, вещица, аккурат вам полезная. Ему, вон… – Добавила, буркнув и выложила на камень прямо к ногам Упана ракушку, размером с голову взрослого мужика, всю поросшую водорослями и облепленную тиной.

– Что это? – нарочито хмурясь, спросил черноголовый, – Что ты притащила старая?

– А ты отвори её и глянь глянь зенками своими ясными.

Упан взялся за края створок и с натугой потянул их в разные стороны. Не пошло! Взрыкнул, взбугрился мышцами и запустил в щель тут же удлинившиеся когти. Сначала, ничего не происходило, а потом края створок медленно подались под напором сильных пальцев. Раковина распахнулась, и в трепещущей розовой плоти блестели матовым белым цветом неровные, продолговатые перловицы. Упан насчитал их ровно семь.

– И что нам с ними делать? Бусы вязать? Мы ж не девки красные. Хотя подарок знатный, благодарю.

– Зачем бусы? – усмехнулась бабка, – Увечный их проглотить должон, да не все разом, а по одной в седьмицу. От них жилы, да кости крепнут, как камень крепки будут, крепче железа. Правда, перловицы только в воде живут, посему надо их в воде держать, причем, дай памяти, из трех ключей взятой, тогда чудо свершится и ноги твои, касатик, окрепнут, – зыркнула в сторону Ольмы шошиха. – А теперь, золотой-серебряный, камушек-от ослобони, мне ещё до рассвета дел переделать надо, косы расчесать, да заплести, да песен попеть… – проскрипела шошиха.

Упан слез с камня держа в руках раковину. Шошичиха тут же забралась на камень, с кряхтением угнездилась и стала перебирать свалявшиеся тёмные космы, тоненько и скрипуче, но очень неразборчиво, подвывая в такт.

Бредя по щиколотку в воде, парнишка подошёл к лежащему в воде Ольме и сказал, вздохнув:

– Давай, глотай что ли…

– С чего это, – вдруг вскинулся, будто очнувшийся от сна Ольма. – Не буду я ничего глотать, может, это отрава? Съем и помру!

– А тебе не все ли равно, – непонятно отчего устало пробормотал Упан. А из-за его спины, от камня, раздалось скрипуче-напевное:

– Ты, паря, долго раковину-то не держи голыми руками, она с тебя силу сосёт. Потому повторяю, надо сии перловицы в живую воду положить, чтоб они силой живой воды питались, а не твоими, человечьими, или не человечьими, кто знат?.. – добавила с сомнением в голосе, престарелая нечисть.

– Чего лопочешь, бабка? – с натугой повернулся парень и, как будто с трудом ворочая языком, произнес Упан.

– Брось в воду речную её, – вдруг рявкнула грубым басом уродливая нечисть, – брось! Да беги воду у трех родников собирай, а не то волшебство закончится. Закончится, как только луна скроется! И станут энти перловицы только на бусы годными, – уже еле слышно добавила шошичиха.

Упан выронил раковину и та с громким бульком плюхнулась прямо у ног болезного охотника. Сил как-то сразу прибавилось, вдохнул свежего воздуха и шагнул из воды прочь.

Лес встретил черноголового парня мраком и тишиной. По краткому размышлению он решил добежать до избушки суро и спросить, где брать воду, из каких родников. Упан лёгким шагом потрусил в сторону болота. Он уже давно яркость лесных запахов воспринимал, как само собой разумеющееся, так же, как шум листьев, скрип деревьев и пение птиц.

Лес жил и дышал глубоко и ароматно. Высокие тёмные стволы обступили тропинку, как будто в ночи деревья шагнули ближе на шаг к утоптанной земляной ленте. Древесные темные шершавые тела вырастали из нежного пушистого ерника, в котором шевелилась и жила разная лесная мелюзга. Еловый кожор тянулся далеко вдоль лесной дорожки. Зеленый мох укутывал мягким покрывалом и землю, и старые стволы деревьев. Сыро и сумрачно было здесь, у ног древних елей, чьи нижние веки украшало узорочье светлых мхов и лишайников.