Владимир Кремин - Укус. Повесть

Здесь, в красивом, горном, таежном крае, куда после долгих скитаний они приехали, назвал Николай своего окрепшего любимца – Алтай. Полюбилась ему здешняя природа, да и собака чувствовала себя, на удивление и радость, привольно. От хозяина Алтай не отходил; ворчал на каждого, кто неловко, без учета его ревнивого мнения, пытался дружелюбно расположить себя. Гладить с опаской, лишь с позволения хозяина, не то беда…

Николай предупреждал любопытных; кто слушал, обходилось, а кто ненароком рисковал, тому доставалось. Себя трогать Алтай не позволял. Он с терпением и любовью переносил лишь теплые, ласковые ладони хозяина, заменившие ему когда-то материнскую нежность и заботу. Любил эти руки; кормящие его самыми лакомыми кусочками. Их просто хотелось покусывать, слегка играя с ними, а не кусать, обливаясь неприязнью и злостью, как все остальные, раздражавшие его. Руки хозяина имели совсем иной запах, его он знал и помнил, храня в своем собачьем сердце. Алтай не знал слов, какими общались люди. Догадываясь, он попросту чувствовал и понимал, все, что ему говорили. При встречах с охотниками или случайными людьми, все непременно спешили высказать Николаю свое восхищение собакой. Однако до самого Алтая их восторги не доходили, он проявлял к ним полное, псиное равнодушие. Хозяин гордился своим питомцем; жил с собакой в душе и, волею судьбы, не мог себе представить жизни без Алтая. Это было бы уже слишком…

Искрящееся, рыхлое и пушистое, как беличий хвост, утро, встретило Николая сияющим солнцем и свежевыпавшим снегом, похрустывающим под его ногами. Из-за синеющих, далеких гор, медным диском выкатило рыжее светило. Оно сразу преобразило округу: стылая, седая долина, глухая и спящая, вдруг проснулась, освещенная его холодным зимним светом; ни чуть не обогревшим тайных обитателей таежных просторов, упрятавших себя от стужи. Здесь, пока, зима правит бал и все в ее власти. И лишь с весной, теплые лучи солнца, приведут в движение соки оттаявшей земли, питая травы и деревья, разольют живительный аромат проклюнувшей, молодой листвы. Задышит и запоет лес…

Накинув на плечи, приготовленный с вечера, походный мешок со всем необходимым и, прихватив стоявшие в сенях, старые лыжи, Николай вышел во двор. Обшитые мехом ондатры, лыжи, ему подарил дед Никифор; сторожил здешних мест: «Бери, – говорит, – я на них свое отходил. Сам делал, застоялись у меня, пусть тебе с пользой послужат. По надобности и починить могу; ты только заглядывай к старику-то… Охота, наука хитрая; тут без разговору никак».

Косясь прищуренным глазом на собаку, добавлял: «Вижу я как ты Алтая любишь; хороший пес – верный. Не погуби его только; молодой он еще, горячий и со зверьем как надо обходиться не обучен. Тут глаз, да догляд нужен. Поднаберется опыта и ты много пользы от него получишь. Тебе, Николай, охотиться нужно учиться. Без этого дела ты в лесу, что сова без мыши; все выведаешь, обойдешь, а вот сыт да весел не будешь. Оно, вон, и от людей в стороне сутулиться не гоже. Охотник охотнику в тайге помощник… Ремесло это дюже не легкое; ты не здешний, многому учиться надо. Вот и заходи на чай… Вспоминать будем, что не забылось». – Охотничьих историй дед накопил много, самое время рассказами молодых тешить.

С тех пор, Николай стал часто, тоскливыми зимними вечерами, засиживаться у Никифора. Многое переговорили; что-то он старался запомнить, чему-то дивился, а больше потешался над рассказами старого охотника, растворяясь в удивительном, чарующем мире дедовых былей. Бывало, далеко за полночь, возвращались они домой с Алтаем. Все нравилось Николаю в поучительных и веселых историях, но хотелось иного; пережитого и прочувствованного самим, иметь хоть малый, но свой опыт.

И, все больше влекла тайга, все дальше забредал Николай в ее загадочную, дремлющую глубь, все сильнее чувствовал, как узнает и привязывается к ней Алтай, как вместе с ним, и он постигает ее премудрости. Тайга манила его своей непознанной тайной, уводя блудливыми тропами в неведомую, суровую глушь, увлекая радостью приключений и риска. Часто, сидя у ночного костра, он думал о том, как верно и ярко рассказывал о тайге Никифор, старый и мудрый человек. Какую удивительную жизнь прожил он. Только сейчас, Николай начинал понимать, что именно здесь; у подножья вековых сосновых кряжей, под их сенью, в тишине сравнимой с молчанием, с глазу на глаз с нетронутой, самобытной природой и может человек по настоящему разобраться в самом себе, понять неколебимую тайну жизни, ее глубокий смысл какой она таит, каким одарила людей вечность.