Владимир Кремин - Укус. Повесть

Лавина рыжих налетела сходу но, видя перед собой грозного противника, остановилась в нерешительном ожидании. Двое молодых, но видимо уже опытных переярков, рослых и сильных, оскалив клыкастые пасти и ворча от негодования, стали медленно, и осторожно обходить чужака со стороны. Вблизи волки выглядели уже вовсе не рыжими, как казалось, а темно-бурыми, со спины и лишь к худым провалам боков, окраска менялась, светлея.

Массивный, грудастый волк, по видимому вожак отколовшейся от сородичей, малочисленной стаи, остался стоять напротив, преграждая путь серому, не званному бродяге. На первый взгляд, он ни чем не уступал в силе пришельцу, однако не всегда этот факт бывает решающим, хотя он очень весом. Кроме того, чувствуя поддержку двух волков по моложе он, с багровым блеском в глазах, плавно пошел на сближение со столь дерзким гостем, посмевшим заявиться без особого на то, волчьего дозволения.

Одинокий волк серой масти, по прежнему стоял не двигаясь, устремив открытые, желто-зеленые глаза на напиравшего вожака; остальные участники зревшего конфликта его пока мало интересовали. Он уже знал, что главная, достойная его сила, перед ним, а то, что теснило его со стороны; так, набитые еще не окрепшими костями, худосочные тушки, которым без особого труда, можно вскрыть вены за считанные секунды.

До последнего мгновения все же жила надежда, что правые в своих намерениях сородичи, отступятся и не решатся открыто сверкать клыками, но все шло к тому, что бойни не избежать. Драться против троих, пусть даже не совсем крепких, голодных волков – тяжело, если не сказать большего…

При всей своей силе и злости, зверь чувствовал, чем грозит ему грядущая схватка. Однако упрямый вожак стеной преградил путь. Он упрямо шел на сближение, оставляя все меньше времени для выбора. В одно мгновение незнакомец привел себя в боевую готовность. Это было нечто страшное, вселявшее ужас и давившее волю. Глаза зверя вспыхнули и зажглись ненавистью, шерсть на мощном загривке вздыбилась и шкура нервно заходила по покрытому узлами мышц, сильному телу. Жутким оскалом ощерилась пасть, дрогнули острые, белые клыки, обнажая мокрый, красный язык. Грудь напряглась, лапы тверже вросли в снег, волк всем корпусом подался вперед. План действий осуществился молниеносно. Бросок последовал в сторону молодого, неопытного волка, чего никак не ожидал вожак. Результатом тактически правильно выбранного хода, была разорванная в кровь шея сбитого с ног и с толку, зарывшегося в снег переярка. Двое других, набросились тут же, никак не ожидая подобной дерзкой выходки.

Лесную тишину можно нечаянно порушить. Но, спустя время, вновь приходит ее владыка и соглядатай, мудро и преданно следя за вверенными ему пределами, вбирая шум и, чуждый ему хаос. И впредь, лишь редкий шорох, способен был вновь внедриться в неколебимую тишь тайги.

Болели задние лапы; ныли и слабели, не в силах держать отяжелевшее тело. Волку приходилось подолгу лежать без движения, на холодном, неуютном снегу, окропляя его нетронутую белизну алым цветом еще живой и теплой крови. То и дело, раненый зверь, порывался вставать. Ему это удавалось но, сделав несколько шатких, неровных движений, извиваясь от нестерпимой боли, он вновь приседал, тычась покусанной мордой в холод бодрящего снега. Пачкал кровью след, слабел…

Там, у ельника, остались лежать темно-рыжие и, лишь изредка, еще слышался утихающий хрип недобитого вожака. У серого пришельца уже не осталось сил даже на то, чтобы набить изголодавшийся, пустой желудок еще теплым, парным мясом, растерзанных в злобе жертв. Он насытился кровью; рвать жилы не было сил…

Стоя на крыльце деревенского дома, Николай Калужный жадно вдыхал свежесть зимнего леса, вплотную подходившего к уютному, небольшому подворью. То и дело, с улыбкой, щурился на яркое и теплое мартовское солнце, радуясь скорому приходу долгожданной весны.

«Эх, хороша погодка! На охоту бы, а то бедняга Алтай совсем заскучает; застоялся… Завтра же и пойдем, давно уж мы с ним за перевал не хаживали; все рядом, недалече. Надо пройтись, последними морозами надышаться, да и собаке впору ноги размять, – размышлял хозяин, всматриваясь в многообещающую голубизну неба, – да и дед Никифор, вон уж, давно советовал. Не зверя бить, а так, хоть ради пса… Что от белухи-зимы ждать-то; снега да и только, все десять месяцев к ряду. А тут и солнышко, после февральских буранов, так душу рвет, что не усидишь. Собака больно хорошая, жаль без дела держать, ее к охоте, к зверю поближе надо, а что я; ни в охоте, ни в другом каком деле не преуспел. В этих, заснеженных, глухих местах только и учиться нелегкому таежному промыслу». – Николай потянулся, разводя в стороны сильные, размашистые руки, присел.