Робин Каэри - Час Купидона. Часть III. Момент истины

– Поразительно, – впервые за всё время произнесла мадам де Ланнуа, но тут же сомкнула губы и коротко улыбнулась, поощряя маркиза продолжить рассказ.

– Да. Вот так всё и было. Нужно было остановить часы. Всего двенадцать часов. Во дворце. Я выбрал самые важные и главные часы. Конечно, можно было остановить часы на Ратуше, но это городские часы. А в Лувре – это королевские часы. Понимаете? Это вся Франция, а не Париж, – пояснил Франсуа, а его слушатели молча переглянулись.

– А почему всё-таки «Час Купидона»? – наконец спросил дю Плесси-Бельер, которого, по-видимому, давно мучил именно этот вопрос.

– Это случайность, – вздохнул Франсуа. – Меня поставили в караул с трёх часов до пяти, вот я и сделал это во время несения караула. То есть я остановил часы. В первый раз это случилось ровно в четыре часа утра. А потом через день я стоял возле кабинета её величества днём. И так получилось, что я смог подойти к часам, когда они показывали четыре часа дня. Только и всего.

– То есть это совсем не связано с Купидоном? Или там с магией момента? – уточнил дю Плесси-Бельер.

– Это я потом услышал про «Час Купидона». Стоя в карауле в приёмной королевы, я слышал разговор об остановившихся часах. Кто-то из дам упомянула, что четыре часа – это время Купидона, – тут Виллеруа покраснел и после короткого раздумья признался. – И это меня так прозвали. Из-за роли в постановке «Королевского Триумфа». В канун сочельника. Помните, я с вишнёвого дерева лепестками роз всех осыпал?

– А! Вот оно как! – тихо произнесла мадам де Ланнуа и снова улыбнулась. – Это многое объясняет.

Маркиз поёрзал на своём месте, явно тяготясь тем, что рассвет уже давал знать о наступлении нового дня. В окно сквозь узкую щелку между гардинами пробивались яркие лучи солнца, отражённые от окон домов на противоположном берегу Сены.

– Мы оторвались от них? – запыхавшийся от бега Луи-Виктор едва успел перевести дух, но всё ещё был готов бежать дальше.

– Погодите. Надо осмотреться, – шепнул Людовик и протянул руку, чтобы открыть дверцу.

– Нет! Это опасно. Нас могут заметить снаружи, когда мы будем выходить, – де Вивонн резко и довольно ощутимо хлопнул короля по руке.

– Но как же мы узнаем, можно выходить или нет? – не скрывая раздражения, спросил Людовик и с силой отвёл руку де Вивонна, который пытался удержать дверцу запертой.

Не смея повторить свой манёвр ещё раз, что окончательно вывело бы короля из себя, де Вивонн отступил. Тяжело дыша, он стоял у Людовика за спиной, а тот осторожно приоткрыл дверь и выглянул наружу.

В Большой приёмной было по-прежнему пусто и темно. Людовик сделал шаг вперёд. Несмотря на все старания ступать как можно тише, каждый его шаг по начищенному до блеска паркету отдавался гулким эхом.

– Никого нет, – сказал он, обернувшись. – Следуйте за мной, де Вивонн!

– Странно. Я никогда не видел этот зал пустым. Ни одного гвардейца, даже спящего. Нет. Ни одного! – прошептал де Вивонн и прошёл через весь зал к выходу в галерею.

– Осторожнее! Как раз там может стоять караул! – шепнул ему вслед Людовик.

– И в самом деле, стоят, – де Вивонн проехался по скользкому паркету назад. – Там швейцарцы. И только что де Грамон и гвардейцы де Варда вошли. Они все идут сюда!

– Живо! Идёмте ко мне. В мои покои! – скомандовал Людовик и первым метнулся к дверям своих личных покоев.

Не помня себя от волнения, оба влетели в кабинет. Они так торопились захлопнуть за собой двери, что одновременно и с силой рванули на себя золочёные ручки так, что обе створки тяжело ударились друг о друга, задрожали и с грохотом захлопнулись. Промчавшись через кабинет к дверям спальни, Людовик не заметил того, как на бегу зацепил концом шпаги треногу с медным канделябром. Покачнувшись, канделябр рухнул на пол, огласив кабинет громким металлическим звоном, а когда друзья выдохнули, думая о том, что на этом их беды закончились, тяжелые восковые свечи выпали из своих гнёзд и с весёлым грохотом прокатились по полу к дверям приёмной.

– Остаётся только надеяться, что никто не услышал, – без какой-либо надежды проворчал де Вивонн.

– Они сейчас бегут по галерее и гремят сапогами. Вряд ли они расслышат хоть что-то из-за грохота, который сами же и устроили, – ответил Людовик.

Уже в спальне он наспех сбросил туфли, снял перевязь со шпагой, стянул камзол, снял жилет, отвязал пояс и шарф, после чего бросил всё это на банкетку у изножья постели.