Романчики длились от нескольких месяцев до пары лет, то, что я всегда брал фаворитку на весь курс обучения глупая легенда, девушки мне надоедали быстро, увы, потому что были весьма однообразны, а я стремился к разнообразию, чтобы не утратить хорошего настроения и вдохновения работать. Моя жена Марина до сих пор была такой же девочкой, незрелой и подверженной влиянию, верящей в то, что всё происходит само по себе, и что кто-то решит за неё её проблемы. Думаю, именно поэтому она так и не родила, ведь это тоже означало, повзрослеть, и так и не сумела выскочить в примы, для этого тоже нужна зрелость, заставляющая работать и преодолевать свою лень и приземлённость, перескакивать препятствия намного выше собственной головы. Я из нас двоих был взрослым, а она находилась у меня под крылом. Получалось, за всю жизнь я никогда не встречался со взрослой женщиной… Но, может быть, это помогало мне сохранять молодость в душе.
И вот Таня Олейник, которая не была взрослой ни внешне, ни возрастом, при том казалась мне увереннее и спокойнее всех, кого я знал, самой взрослой из всех. Поэтому я хотел её всё больше, мне хотелось разобраться, не ошибаюсь ли я, что кроме её красоты меня манит что-то особенное, что есть в ней…
…И вот, прошло несколько недель, близился Новый год и конец семестра, мы разрисовали окна аудитории снежинками, нарезали снежинок из бумаги, Оля принесла гирлянду из дома и теперь цветные лампочки мигали на одной из стен. Мы пришли в аудиторию, куда вскоре вошёл и Валерий Карлович, как всегда одетый с небрежным шиком, очевидно, что художественный вкус помогал ему и одеваться вот так, безупречно. Хотел бы я когда-нибудь научиться этому, ну или хотя бы как Марк, хотя его стиль не под мою фигуру…
– Все пришли? – Вальдауф посмотрел на нас.
– Олейник опаздывает, – сказал Марк, выглянув в окно. – Вон бежит.
– Я опозданий не треплю, – сказал наш профессор неожиданно сделавшийся строгим. Он вообще был строг с Таней, строже, чем с остальными, этим я пенял Лиргамиру, когда тот говорил, что он имеет на Таню виды, и я напрасно не решаюсь приступить к делу с ней.
– Дождёшься, Лесоруб, – он называл меня всё время по-разному, то Ильёй Муромцем, то сермягой, то шеф-поваром, то Валенком, то Островитянином, по имени почти никогда. – Дождёшься, что он возьмёт её себе.
– Да он терпеть её не может, по-моему, она его раздражает. Мне кажется, он до сих пор не пришёл в себя от того, что Олейник именно она.
– Раздражает, конечно, потому что у него на неё стоит, а у неё – нет.
Но я не верил в это, меня это не раздражало, я знал, что с такими девушками не действуют наскоком, надо красиво, и не спеша. Вот я и продумывал каждый шаг, и очень надеялся на Новогоднюю вечеринку…
И вот Таня опаздывает, Марк, как всегда решил вступиться.
– Она сегодня приехала домой очень поздно, у них там… показы, – сказал он. – Готовятся, все на нервах, моделей задёргали тоже. Ну… то есть, манекенщиц.
– Что?! – засверкал глазами Вальдауф. – Уж я как-нибудь понял бы, что вы о манекенщицах. Или считаете необходимым объяснять замшелому профессору?!
Вальдауф аж побелел от злости и чего его вдруг так уж разобрало? Вообще-то Марк говорил правду, мы с ним были на таком показе, и даже не на одном. Точнее на репетиции. Таня провела нас по его просьбе, сказав, что мы молодые художники и ищем моделей.
– Я всё время девчонкам тут это пою, – засмеялся Марк, подмигивая. Он везде умел становиться своим в несколько минут. – А ты вообще пойдёшь на «ура», не стесняйся, Муромец, действуй. Таня заметит, что ты на других смотришь, может, хоть ревновать станет… Хотя… вряд ли.
Вот и я так думаю, вряд ли Таню заставишь заинтересоваться собой таким способом. Но в том-то и беда, что я не знаю, каким способом лучше всего с ней действовать. Как-то прежде и не задумывался, подкатывал да и всё…
Репетиция показа и вся суета вокруг этого, девушки, похожие на Таню высокими ножками, сновавшие туда-сюда, музыка, неполадки, ругань, которая была какой-то забавной, несерьёзной, так не ругаются обычные мужики, но здесь и мужчины и женщины были похожи и ругались одинаково громко, сердито и даже грубо, на каких-нибудь стройках или в колхозах, думаю, выражаются изысканнее. Марк вскоре уже разговаривал с одним очень красивым мужиком с красивым пышным блондинистым чубом, которым он то и дело вздёргивал над своим безупречным профилем, будто нетерпеливый конь.
Достав блокнот, что я всё время ношу с собой в заднем кармане, я зарисовал того мужика с его фотокамерами, модной жилеткой, мокасинами и шальваристыми штанами. Когда тот занялся делом, Марк в радостном возбуждении вернулся и сел рядом со мной, в ряд, приготовленный для зрителей, что рассядутся здесь завтра. Заглянул в мой блокнот.
Читать дальше