Татьяна Иванько - Байкал. Книга 7

– Не надо… перестань… – взмолилась я, когда он приступил, уже не знаю, в который раз.

– Останешься, тогда перестану, – сказал он, снова притягивая меня к себе.

– Отпусти… Отпусти… и… Нисюр… придёшь, когда захочешь, – ответила я. – Только отпусти отсюда… я не могу больше здесь, я задыхаюсь… Ты словно поймал майского жука и посадил в коробок для забавы…

И как это было глупо так говорить, потому что это распалило его ещё больше…

Он рассердился, поднимаясь, бледный, волосы намокли от пота и вились потемневшими локонами, прилипая к его шее и лицу, блеснули зубы, злые…

– Для забавы?! Для забавы?! Так для тебя это забава?!..

Но на всякую силу приходит усталость, обессилел и он, и заснул, обнимая меня. Я поднялась тихонько, боясь разбудить его. Мной владела одержимость побегом, чем сильнее Нисюрлиль пытался удержать меня, тем сильнее я рвалась на волю, точно обезумев, не думая ни о нём, ни о себе, вообще ни о чём, ослепнув, и оглохнув, только одно – вырваться! Настоящее безумие владело мной в эти мгновения.

Ужас и, может быть, самый главный и самый постыдный для меня был ещё и в том, что то, что я изо дня в день прощала Арию в течение двухсот лет, Нисюрлилю я простить не захотела. Тем паче я не могла заставить себя оставаться в этом доме, казалось, что это хуже, чем в тюрьме. Пока мы с ним были одним целым, то есть, пока я думала так, я была готова вытерпеть эту жизнь ближайшие лет двадцать. Но не теперь, когда он не просто оттолкнул меня от себя, но отшвырнул, как незначимую муху, я не могла уже выдерживать ни здешнего мрака, ни тесных теремов, ни правил, ни несвободы. Ты, Нисюрлиль, даже не понимаешь, что ты сделал со мной, на какое дно отвращения к самой себе бросил. Не тем, от чего ныло теперь всё моё тело, и почти не держали ноги, о, нет, это всего лишь доказало, подтвердило мне моё место в твоей душе…

А потому я, не в силах и мига больше оставаться здесь, поднялась с постели, ставни и дверь по-прежнему были закрыты наглухо, будто забиты. Одеться бы надо, да сундук с одеждой в другой горнице, здесь токмо рубашки… я надела цельную рубашку взамен разорванной в клочья, кое-как расчесала запутанные волосы, и позвала мысленно, я знаю, Он услышит.

Конечно, Он явился немедля, словно проступив из воздуха.

– Пфуй, как семенем пахнет! – притворно поморщился Люцифер.

И, усмехнувшись, оглядел меня.

– Зачем звала? Не сладок боле, убить его? – он кивнул на постель, где среди раскиданных подушек, смятых и порванных простыней, спал обнажённый обессиленный Нисюрлиль. – Али отдашь уже мне?

– Нет… – поморщилась я, запахиваясь в большой платок, от Его глаз, хоть и плотная ткань у рубашки, а Он просматривал всё, обжигая мне кожу. – Отнеси меня на Байкал.

– И всего-то? А этот, что, не захотел? Сияющий твой… как там его… Василько? – снова захихикал Он. – Ладно-ладно, не хмурься, моя радость. На Байкал, так на Байкал. Мне любовные разлады по душе, особенно, когда наказывают таких, как он – не подступишься, он даже голоса моего не слышит, вообрази, какая цельная душа!

Сатана посмеивался.

– А ты… не подурнела даже, бледная, правда… Но это – чепуха, на воздухе порозовеешь снова. Ладно, летим…

И вот… я в моём доме на Байкале. Здесь уже ночь, это на Москве значит, день догорает, вот как… почти сутки не унимался Нисюрлиль…

– Ты… спи теперь, – сказал Диавол, «добрый», словно мой родной дядюшка. – На, огня тебе в очаг, чтобы не мерзла, а то отсырело тут всё, пока не было вас. Эти, твои люди, правда, подновляли, солнцу открывали, но без человеческого тепла любое жилище хиреет…

Очаг и, правда, запылал жарко в тот же миг.

– Одежд принесу, будет во что одеться. Богиня не должна эдак, голодранкой ходить худущей. Всё, спи!

Я и заснула. И спала, должно быть, сутки, а может, и более. Потому что проснулась от голода, и даже слабости. Но и об этом позаботился Люцифер – возле меня на вышитом покрывале лежали сочные фрукты, лепёшки, всё для того, чтобы восстановить силы.

На рассвете я вышла из своего дома, одетая в белое платье, вышитое золотом и алым шёлком спереди, причёсанная и полная сил, знала, что предстану перед моим племенем. Они ждали, потому что видели дымок от очага курившийся над домом, и, увидев меня, счастливо воздели руки, приветствуя. Я, улыбаясь, простёрла руки над ними и сказала:

– Здравствуй, мой славный народ! Надеюсь, в разлуке вы остались благополучны и здоровы. Я вернулась, чтобы как прежде защищать и оберегать вас. Чтобы освещать вам ночь и согревать ваши дни!