Ну уж нет! Всё, всему приходит конец, и моему терпению… конец книги, да щас вам!
Я вмиг проделал эти полшага и схватил Аяю за талию рукой, большего не потребуется, как она сказала, развить способность можно до совершенства, если она есть, у меня была, как и у неё. А потому я в мгновение ока вылетел с нею в окно.
– Да ты что!.. Пусти!.. – Аяя взвизгнула, отталкивая меня, выгнувшись.
Но было поздно, мы взмыли высоко в небо, и держал я её крепко, как некогда Гор держал Хатор, только сатанинских, отливающих сталью крыльев уже не было у меня. Теперь я был просто человек. Предвечный, но человек.
– И-э-х… батюшки… – выдохнула Рыба, рама на окне вылетела, стекло разлетелось в пыль где-то на дорожке у дома.
Мы подбежали к окну, но их уже не видно. За верхушками деревьев, или они уже улетели высоко, не знаю, но кроме выбитого окна веранды и остывших голубых чашек на столе, ничего не осталось. Скатерть сдвинулась неловкой толстой волной…
Рыба подошла к столу, поправила, и села в задумчивости или усталости, на Аяин стул.
– От-ить как, Дамэшка… Ты это… вскинулся ты зряшно. Пусть уж прибьётся она к какому берегу, сколь же можно? – проговорила Рыба, что ухаживала за мной сегодня. Я так и не понял, что же случилось, я даже плохо помнил, как было, кофе мы с Эрбином пили, а после я уже в своей кровати… и проснуться не могу, будто…
– Отравили меня, а, Рыба? – спросил я.
Она посмотрела на меня.
– Нет, Дамэшка… не отравили, иначе ты бы умер. А ты живой. Не думай про то, Дамэ… Будем жить, время снова ускорилось, что-то происходит, начинается. Эрбин сказывал, что делается в мире. Возможно, скоро сюда все наши приедут, спасаться от новой чумы. Все наши, понимаешь?
– И… Ван?
Рыба пожала плечами.
– Ну да, Вася тоже.
– Ты считаешь, что Вералга, после того как связалась с…
Рыба внимательно посмотрела на меня.
– Слушай, ты не ошибаешься на её счёт? Чтобы Вералга связалась с… с твоим Создателем… странно это как-то.
– В таких вещах я не ошибаюсь.
Рыба посмотрела на меня.
– Тогда будем надеяться, что Вералга не приедет.
Вот тут мы и услышали, как кричат на веранде, и я, вспомнив, зачем я в этом доме, бросился с кровати сюда. Ну, а здесь… Теперь и в небе не видно.
Я снова подошёл к сломанному окну.
– Не беспокойся, Арий сломал, сам и отремонтирует, он парень рукастый, даром, что на троне родился.
– Рукастый… будто руки марать станет, махнет и готово все…. –проговорил я.
– Ну-ну, не ворчи, и рук марать он не гнушается.
– Куда они улетели? – сказал я, глядя в небо снова.
Рыба подошла ко мне, похлопала по плечу.
– Пущай.
– Она просила меня не подпускать их, Рыба. Никого.
– Знаешь, что скажу тебе, Дамэшка, женщины иногда говорят совсем не то, что думают, не то, чего хотят. Даже самые умные женщины… Пущай. Тут… вем, Бог управляет, не мы сами.
Я посмотрел на неё.
– Проворонил я.
– Вот и хорошо. Ляг, отдохни, хватит псом цепным сидеть около неё, – сказала Рыба. – А я подожду. Побуду с тобой…
Аяя вскрикнула и выставила руки, отталкивая меня, пытаясь вывернуться. Но нет. Теперь я не выпущу. Всё верно ты говорила, и я понимаю, и ты права во всём. Но потому я и не отпущу тебя. Я другой. Ты не знаешь этого, я не слышу больше голоса Ада, я не вижу Его, Он не приходит ко мне, и я не в Его власти. Того, что едва не заставило тебя ненавидеть меня, больше нет. Больше нет…
А есть я, тот, что помнит не только времена после Кеми, когда ты неизменно любила меня, но и те, старые, байкальские, когда ты помнила Марея, и не хотела меня…
– Огнь… отпусти, ты что?!.. – выдохнула она, когда мы приземлились на вершине скалы, я заметил тут небольшую площадку и спустился именно сюда. – Пусти!.. Вот… дурак… Дурак! – в бессилии кричала она, не в силах вырваться из моих объятий.
Я выпустил её из рук уже на земле, здесь, на этих камнях и пыли, в окружении кривых от вечных ветров сосен.
– Ты что делаешь?!.. Ты что?!.. – воскликнула она, споткнувшись, плеснув распущенными волосами, и едва не упала, потому под ногами тут валуны. – Ты…
Ну, а потому я, снова подхватил её под спину, предупреждая падение, могла ведь разбиться об окружающие камни, я Силой расшвырял их с площадки, и осталась она гладкой, лишь покрытой толстым слоем мягкой нагретой пыли.
Халат её, из кружева цвета молока, в борьбе и в полёте раскрылся, сваливаясь с плеча… нет, я не отпустил её больше. Нет уж… Да, в пыль… что теперь, если кругом глаза и уши, и приходится забираться к самым небесам как какие-нибудь птицы, чтобы остаться одним…
Читать дальше