Татьяна Иванько - Байкал. Книга 7

Но она будто и не заметила, даже глаз не повернула в мою сторону, бровьми не повела. Эрику ответила, меня не удостоила. Так и не простила, не простила мне злого моего безумия и ревнивой одержимости. Думалось мне иначе, когда я в Москве к ней летал. Но она была со мной милой и приветливой только потому, что была тяжела, счастлива этим, и не думала ни о чём больше. Теперь же… теперь, когда она столько потеряла, то есть, у неё было отнято, чего я хочу?..

– Незачем говорить теперь о сердцах… Никому ныне сердец тревожить не станем. Ни браков, ни споров, довольно… Довольно, – она посмотрела на нас, обведя взглядом поверх голов, бледна, как тень, на лице только глаза одни, да брови, ни цвета более, ни жизни, бледна, как не была и на одре в Кемете… – Довольно… Не след нам враждовать между собой, мир становится все теснее, и все меньше мест вроде этого, где мы можем быть самими собой.

– Я не согласен, – сказал Эрик.

– Никто не просит согласия, – холодно ответила Аяя, не взглянув более на него и ни на кого из нас. – Не захочешь жить в нашем лагере – Байкал велик, людей маловато, но нам, предвечным и без них ладно…

– Не слишком радушна ты к гостям.

– А ты не гость здесь, Эр, ты дома, – сказала Аяя, поднимаясь. – Дамэ прошу ночевать в моём доме, чтобы никому не закрались вредные мысли пробраться.

– Моих вредных мыслей ты не боишься? – усмехнулся Дамэ.

– Нет, у тебя их не будет, – невозмутимо сказала Аяя, вставая.

Что ж… это лучше, чем, когда мы нашли её беременной женой Вана, сияющей и счастливой, как в крепости в том счастии. Теперь вся крепость разрушена, развеяна по ветру… Нет ни счастья, ни уверенности, бездна разверзлась ныне под её ногами… И какая удача, что в том не моя вина, ныне нет моей вины ни в чём… Ничего, хорошо уже то, что мы вместе, теперь выдюжим…

Годы потекли так медленно, как не могло быть, как никогда прежде не было, даже в моём голодном детстве, когда с рассвета до заката и с заката до рассвета, казалось не дожить в холоде да голоде, под дырявой крышей, али вовсе под открытым неласковым небом, под снегом и дождём. Теперь же… О-о-о… теперь каждый день, растянулся на сто лет. Что говорить о годах, и тем паче столетиях.

Мои предвидения сбылись совершенно, наш с Аяей сын стал тем, кем должен был, и первым поднял Русь на татар. Больше моя родина никогда не склоняла выю. Внутри неё происходило много всякого, но никто извне уже не мог покорить её, будто память о той победе навсегда вошла в кровь народа, и всем последующим поколениям уже никак нельзя было отступить после того, как Дмитрий, прозванный Донским, поднял Русь на дыбы против врага. Так что наши с Аяей жертвы оплатились сполна, и даже более чем я мог предполагать, навеки войдя в русскую кровь и плоть…

Я отпустил Рыбу к Аяе, сам попросил Орсега отнести её на Байкал, когда оказалось, что дом, куда она переместила нас вообще не в Москве, а в Пскове. Здесь мне ничто не угрожало, Вералга, что являлась сюда до меня, изображая ожидающую мужа, молодую женщину, и вот я, муж тот самый, и объявился. Пусть не слышала и не видела чадь, Вералга и для них придумала объяснение: я приехал на рассвете, весь дом спал, услыхала только она, «сердце тукнуло, разбудило!», все поверили.

Рыбе я сказал на прощание, чтобы присылала мне веси сама.

– Как же ты, Васенька… што же… А как же… Не сладили, стало быть, с Аяей? Упёрлась, да? Ох… – она грустно покачала головой. – Ну она, конешно… вишь, какова… ай-яй-яй… а ты бы сам. Ты бы не ломался сам-то, сам бы и…

– Нету мне хода к ней, перекрыт я…

– Ты-то? Ты всесильный, а она уж не прячется боле, это точно. Ну пообижалась поначалу-то, ты тож понять должон, делов-то натворил, немыслимо… Но простила ить, сама явилась, что ж…

Я не стал объясняться и рассказывать, как было дело, но Рыба догадалась и сама…

– Я сам не могу тебя отнести на Байкал, мне туда закрыта дорога, вишь как… Аяе передай от меня… передай, что… что за Митей погляжу, и что… дождусь, когда Вералгин договор с Тьмой закончится… тогда и… Али… свой заключу, тогда поглядим, кто сильнее.

А вот эти мои слова не на шутку напугали Рыбу:

– Ой, нет, Васенька! Токмо энтого не делай! Не делай, прошу тебя! – вылупила глаза Рыба. – Потерпи, послушай меня! Токмо не бери Евойную руку. Токмо не это! Ты видишь, что с Вералгой теперь… рази ж она, добрая женщина, сделала бы такое, ежли бы не позволила Ему нашептать себе? А теперь…

– А теперь… отправляйся, Рыба, к Аяе на Байкал, и не забывай присылать веси.