Сергей Александров: Колода без туза

— Стряслось что? — озабоченно спросил Башмаков, но Ямщиков лишь отмахнулся и кинулся вниз по отчаянно скрипящей лестнице. Встревоженный старик, подхватив полы зипуна, поспешал следом.

Навстречу им по лестнице вальяжной поступью поднимался величественный Алмазов.

— Вы куда, Ямщиков? — недовольно свел брови руководитель драмкружка. — Сейчас ваш выход.

— У Нины Петровны сердце… Приступ… — бросил на ходу расстроенный Ямщиков.

Алмазов, видимо, хотел спросить еще что-то, но Ямщиков и пожарный стремительно скатились вниз и скрылись под лестницей. Алмазов сразу заторопился, быстро одолел оставшиеся ступени, миновал пустой коридор, огляделся, осторожно юркнул в Нинину гримуборную и тихонько притворил за собой дверь.

Под лестницей Ямщиков с помощью Башмакова, чертыхаясь, насилу раскрутил заржавелый кран, из которого с устрашающим фырканьем тоненькой прерывистой струйкой полилась вода, наполнил графин до половины и, не закрывая крана, через три ступеньки бросился обратно. Старый пожарный, не отставая, заторопился следом. Когда они вбежали в гримуборную, Алмазова там уже не было. Нина в прежней позе сидела в кресле с закрытыми глазами. На звук отворившейся двери она с трудом открыла глаза, слабо, через силу улыбнулась и тихо, виновато сказала Ямщикову:

— Вроде отошло…

— Ну и слава богу, — с облегчением произнес пожарный. Он снял каску, утер рукавом зипуна вспотевший лоб и вышел в коридор.

— Не надо так волноваться, все будет хорошо, — успокоил Ямщиков Нину, наливая воду в стакан.

— У вас-то, Володя, все будет хорошо, — Нина, вздохнув, пригубила воду, поднялась с кресла. — Отыграете свою первую и единственную сцену, а мне после вас играть и играть…

За неплотно притворенной дверью гримуборной сердобольный старик Башмаков прислушивался, не понадобится ли его помощь.

— Вообще-то пьеса глупая, — говорила в зеркало успокоившаяся Нина стоящему за ее спиной Ямщикову. — В жизни так давно уже не бывает. — Она вдруг кокетливо улыбнулась. — Вот вы, Володя, говорите, что любите меня, а ведь не застрелитесь же…

Ямщиков отошел от Нины, странно, словно издалека, посмотрел на нее в зеркало и, недолго помолчав, серьезно сказал:

— Вот возьму и застрелюсь. Вам назло.

Нина мгновенно согнала с лица улыбку, зябко повела плечами:

— Не смешно… Извините, завела дурацкий разговор…

Пока шел этот диалог, в кабинет начальника ЧК Камчатова стремительно вошел принявший телеграфное сообщение о розыске Овчинникова молодой чекист Маслаков.

— Товарищ Камчатов, надзиратель из тюрьмы звонил, — озабоченно произнес юноша. Начальник взвода охраны Ямщиков о чем-то секретно беседовал с арестованным Куницыным.

— Ну и чего ты всполошился? — неохотно оторвавшись от бумаг, без интереса спросил Камчатов.

— Так Ямщиков называл Куницына Плюсниным, — сказал Маслаков.

— Плюсниным? — Камчатов сразу насторожился, встал из-за стола. — Интересно… Надзиратель сказал об этом кому-нибудь? — расхаживая по комнате, спросил он Маслакова.

— Только мне, — уверенно произнес тот.

— Где сейчас Ямщиков? — спросил Камчатов.

— На спектакле в клубе, — доложил Маслаков.

— Живо дуй туда! — приказал Камчатов. — Выясни подробно, что у них за знакомство.

Маслаков кивнул и быстро вышел из кабинета.

Тем временем уютный зал воскресенского клуба до отказа заполнила разношерстная публика — вчерашние гимназистки, бойкие торговки и торговцы, барыньки из «бывших», степенные рабочие в люстриновых пиджаках и косоворотках, их жены и подруги в пестрых косынках. Потолок недавнего купеческого собрания все еще украшали старательно выписанные пузатенькие розовощекие купидончики с луками и стрелами, благостно парящие в кудрявых голубых облаках, но на стенах уже висели большие красочные портреты Карла Маркса, Максима Горького и Демьяна Бедного. Сверху без толку свисала огромная электрическая люстра с множеством пыльных хрустальных подвесок: помещение было скудно освещено чадящими керосиновыми лампами. Вдоль стены, оглядывая зрителей, пробирался Важин. Он остановился, поманил Распутина. Огненно-рыжий красноармеец выбрался из ряда, подошел к начальнику тюрьмы. Важин что-то пошептал ему на ухо. Распутин озабоченно кивнул, направился к выходу, а Важин уселся в кресло.

Пошел занавес. Задник сцены был густо украшен яркими лозунгами и транспарантами. Одни призывали ликвидировать неграмотность, другие — оказать помощь бедствующим губерниям республики, третьи — как можно скорее завершить восстановление разрушенной белыми электростанции. На этом фоне стояли небольшой колченогий столик с поломанными инкрустациями, красное бархатное кресло с сильно траченной молью обивкой, отдельно — вырезанный из некрашеной фанеры камин. Все вместе должно было изображать аристократическую гостиную.