Ная Геярова - Слёзы навий

Ночь слишком душная, чтобы лежать под одеялом. Оно давит, не дает дышать. Слишком горячо. Аглая скинула его с себя, но жар не отступил, зато по телу скользнул сквозняк, и начало трясти. Кожу знобило. Внутри все пылало. Ломило ногу, и казалось, сейчас совсем вывернет кость, оттого лихорадило сильнее.

— Оно как тебя, мила — я! — Голос далекий, хороший, заботливый. Руки мягкие, пахнущие травами, укрыли одеялом, закутали трясущуюся Аглаю.

Снова нечем дышать от жара, от сковывающей внутри духоты, бешено, пульсом стучит в висках.

Губ коснулась прохладная чаша.

— Пей, пей, мила — я! — Аглая едва тронула пылающими губами край, сделала всего один глоток, закашлялась и откинулась назад, на взмокшую подушку, проваливаясь в небытие.

В тяжелых видениях то и дело мерещились дышащие огнем черные иноходцы и красноглазая тварь. Псы, хрипящие от злобы. Игнат, уходящий в темноту высоких вековых сосен.

— Прощай, Алька!

— Игнат! — От крика резануло в горле, Аглая села и тут же чуть не взвыла от ломоты в ноге. Упала обратно на подушки, от боли из закрытых глаз потекли слезы.

Несколько минут она просто лежала, ловя воздух ртом. Слезы сбегали за шиворот. Аглая их не вытирала, боялась сделать еще хоть одно движение.

И только когда боль чуть отступила, она провела по лицу рукой, обтирая его рукавом, открыла веки.

Полутьма комнаты.

Темный силуэт в самом углу.

Кто — то здесь был. Аглая слышала дыхание в тишине. Но не могла разглядеть. В темное окно пробивался слабый лунный свет. Но и он резал пылающие жаром глаза. Смотреть больно.

И душно так, что дышать нечем. Аглая схватилась за горло.

— Пить! — Не услышала сама себя, только хрип.

Но тот, кто был в комнате, расслышал. Тень поднялась, высокая, черная, подошла к Аглае. Сумеречный свет луны скользнул по длинной темной косе, перевешивающейся через плечо. В губы сунулась чаша. Аглая сделала пару судорожных глотков и чуть не выплюнула содержимое обратно.

— Пей! — приказывающий голос. И тут же расплылся во тьме силуэт, а на месте его появилась женщина, на худом лице отражено сочувствие.

— Нет — нет! — Мягкие, пахнущие травами руки приподнимают Аглае голову, не давая выплюнуть. — Проглотить нужно, иначе горячка не пройдет! Подруга — то твоя покрепче будет! Уже и во двор выходит, а ты четвертый день мечешься. Глотай. Легче станет. Глотай, мила — я.

Аглая проглотила.

— А где темный, высокий?

Женщина развела руками, головой покачала.

— Почудилось тебе, девонька. Здесь только я. Бред это. Вот и мерещится всякое.

«Бред», — с тоской вспыхнуло в воспаленном мозгу.

А в губы снова ткнулась чаша.

— Пей.

Аглая послушно глотнула приторно — горькую воду.

Комната поплыла, в виски ударило желанным холодком, глаза против воли закрылись. Но Морфей был неумолим. Снова темное болото и красные глаза страшной твари. Аглая дрожит и мечется по постели, смотря в ухмыляющуюся черную морду. Загнала! И тогда к ней выходит высокий темный силуэт, гладит по голове.

— Тихо! — Сквозь пальцы его льется тьма. Но вспыхивает на горизонте яркая обжигающая зарница, рассеивает тьму и шепчет голосом живого человека.

— Тш — ш, мила — я! Тш — ш. Сколь скоро сон проходит, так и горячка твоя уходит. Тш — ш, мила — я! — И пульсирующие венки на висках успокаиваются. Дыхание становится ровным, проходит боль, только иногда в комнате слышен тихий вскрик от пугающего сна.

Аглая проснулась и несколько минут лежала, не открывая век. Прислушивалась к себе. К учащенному биению сердца.

Виски не давит. Боль отступила, как и жар. Нога шевелится без страданий. В голове пустота, как и бывает после мучительной болезни.

В глубине комнаты тихо, меланхолично отстукивают часы. Тик, так, тик — так.

Глаза Аглая открыла. Солнечный свет, проникающий в распахнутое окно, играл зайчиками по стенам. Прыг, и он на стене старорусской печи, находящейся в центре комнаты. Прыг — прыг — на деревянные балки под потолком. Прыг по полатям. И на божницу с иконами и лампадой. К широкому столу и вниз на скамью, на которой, сложив руки под голову, спит Ника.

— Ника!

Та приподняла голову, широко зевая и отмахиваясь от игривого солнечного света. Протерла заспанные глаза, уставилась на Аглаю и вскочила. Бросилась к кровати.

— Наконец! В себя пришла! Я уж думала, все!

Что «все», она не пояснила, лишь провела ладонью по красным заплаканным глазам.

— Ника, — Аглая сама испугалась собственного голоса. Тихий, шипящий.