Анатолий Королев - Страж западни [Повесть]

Голос Бузонни вывел его из задумчивости, и, всплывая из мрака взбаламученной души к самому себе, к картам на столике, к словам антрепренера, Алексей Петрович печально думал о том, что жизнь, видимо, не собирается терпеть его математического упражнения, что несчастная Расея, которую он в общем-то никогда не любил по-настоящему, как небо от земли далека от любимых его сердцу схем, планов и диспозиций, от его аккуратного блокнота, на страничке которого еще утром было так легко маршировать, так уверенно наносить стрелы наилучших ударов, чертить линии временной обороны, выстраивать по ранжиру крестики из нижних чинов.

Машинально подведя под этими истинами мысленную черту, штабс-капитан с пьяным недоумением уставился на Умберто, который наконец-то попал в фокус его зрения.

Затрещал телефон.

Муравьев молча поднял трубку. Дежурный телефонист сообщил, что его вызывает станция Жлобня. Звонил из штаба полка адъютант полковника Гай-Голубицкого поручик Николя Свинков. Они были приятелями еще с отроческих лет.

— Алексей, — донесся отчетливый голос Николя. — Алексей, слышишь меня? — плаксиво кричал Николя. — Станция окружена. Слышишь, стреляют? Голубицкий бездарность, и спирт кончился! Какая-то банда имени Стеньки Разина и пресвятой богородицы. Сашку Монкина убили — лежит в коридоре… Лешка, ты чего молчишь, а? Сашку прикончили, а я с утра напился. Слышишь?

Слушая пьяную речь Николя, Алексей Петрович молчал.

— Слышь, Алексей, — продолжал орать в трубку Свинков, — Сашка лежит в коридоре пузом вверх, с него уже сапоги сперли, портупею срезали, а я в шкафу отсиделся. Может, застрелиться? Ей-богу! Станция горит, в штабе темно, я один, во рту пересохло…

Муравьев, не дослушав, положил трубку на никелированный рычаг и тут же нажал телефонную кнопку для вызова дежурного связиста.

— Слушаю, — отвечал вышколенный голос прапорщика Насекина.

— Что там в Жлобне?

— Еще не разобрались, господин штабс-капитан.

Муравьев опустил трубку и снова уставился на Умберто.

— Господин штабс-капитан, — вежливо продолжал тот, — вы обещали мне вознаграждение за содействие освободительной армии… здесь, в гостинице, я приметил в банкетном зале чайный сервиз на 12 персон. У меня большая семья. Я разорен…

Штабс-капитан стал медленно подниматься, и только тут Умберто заметил револьверную кобуру, болтающуюся вдоль правой ноги. И ему стало страшно.

— Сволочь, — четко, как по слогам правописания, сказал Муравьев, протягивая к нему руки, — чай хочешь пить? С сахаром?

Он схватил Бузонни за грудки и, разорвав рубашку, бурля от ненависти к итальянцу, задыхаясь от внезапной жалости к себе, чуть ли не плача, матерясь, потащил его к двери, пиная сапогами, коленями и раздирая лицо антрепренеру.

— Скотина! Любимец публики! Сингапур! Нагасаки! Турне по земному шару… Подлец!

В коридоре он прижал багрового итальянца к стенке.

Спускавшие по лестнице клетку с гарпией Ринальто и Марчелло бросились на помощь дяде и отцу. Муравьев все понял.

— Ни с места! — закричал он, вынимая из кобуры непривычный для руки тяжелый маузер вестового; лицо его магнетически сияло кремом «Танаис»; глаза метали молнии.

Бузонни пытался втиснуться в стенку. Ринальто и Марчелло замерли на месте. И тут Алексей Петрович наткнулся на чей-то насмешливый взгляд. Чьи-то презрительные глаза были полны едкой брезгливой издевки и пронзали его насквозь. Алексей Петрович оглянулся на перепуганного насмерть Умберто, зачем-то погрозил ему грязным пальцем.

На цыпочках, с дурашливо выпученными глазами, он подкрался к клетке и, сунув дуло сквозь мелкую сетку, с облегчением дважды выстрелил в проклятую птицу с черной перевязью на белом горле и траурными полосами на голенях.

Гарпия покатилась в угол, злобно корчась и суча голыми лапами, словно пытаясь в последнюю минуту выклевать пули из тела.

Муравьев вернулся к себе, запер дверь и пил в одиночку почти всю оставшуюся ночь, пока не завалился на постель, как и был, в галифе, в подтяжках крест-накрест, не сняв сапог… Ему снился проклятый белый голубок, который прятался за облаками почему-то в золотой античной маске, которую он держал перед собой двумя крылышками… Снился двуглавый царский орел, который оживал на карте Российской империи и нападал на него с клекотом из двух клювов.

Его разбудил гул орудийной канонады со стороны железнодорожного моста.

…К утру белые части были разбиты и выбиты из Энска. Не спавший город замер в надежде… Вывалился из легкового «паккарда» на булыжник убитый разрывом шрапнели генерал Арчилов. Адью! Срезало снарядом верхушку татарской мечети с серпом полумесяца, так похожим на коготь. Сгорел дотла письменный стол штабс-капитана, которым солдаты из штабной охраны забаррикадировали вход в бывшее благородное собрание… взошло снова солнце, погасла звезда, кончился штурм.