Анатолий Королев - Страж западни [Повесть]

Гильза!

Значит, почтарь долетел… значит, завтра или…

Но думать не было времени. Хозяин уже открывал дверь в комнаты, и Круминь еле-еле успел сунуть гильзу в карман.

В задней большой комнате, выходящей окнами в огород, за длинным столом с двумя керосиновыми лампами сидел, нахохлившись, усталый Фельдман. Круминь вполголоса представил ему своего спутника, но Яшка не обратил на Муравьева особого внимания. Да и не место было разглядывать друг друга, хотя и виделись впервые.

— Что-то душно, — негромко сказал Круминь и спокойно распахнул оконные створки в ночь. Муравьев хмуро взглянул: «Без глупостей!»

Яков перехватил этот раздраженный взгляд и насторожился: было в этом нечто странное.

Штабс-капитан прошел вдоль дощатого стола в угол и сел на табурет с серповидным вырезом для руки. Отсюда хорошо просматривалась вся комната, да и сзади подойти к Муравьеву было невозможно. Кроме того, он чувствовал легкий озноб, проходя мимо окна, на которое сейчас нацелен «льюис» пулеметного расчета под началом расторопного ефрейтора Аврина. Вытянув ноги, Муравьев пододвинул лампу поближе к себе. «В случае чего — под стол», — подумал Муравьев. Пододвинул лампу поближе к себе и цепко посмотрел на комиссара, предупреждая взглядом попытку написать что-нибудь на клочке бумаги.

Их глаза встретились.

Словно невзначай, Муравьев прошел рукой вдоль расстегнутого полувоенного кителя в карман, встретил пальцами успокаивающий холодок боевой рукоятки, и вот здесь-то край правого рукава и скользнул по шляпке гвоздя, вылезшего на добрую четверть вершка из ножки расшатанного стола.

Муравьев небрежно бросил на центр голого стола портсигар, инкрустированный двухглавым царским орлом (тоже одна из любимых игрушек) — курите! Он мысленно проаплодировал даже этой маленькой хитрости, выгадывая те доли секунды, которые понадобятся большевикам, чтобы побросать папироски, прежде чем схватиться за оружие. Он по-прежнему не замечал, что секунды побежали с другой скоростью — гораздо медленнее, чем прежде…

…Конь почувствовал под ногами речное дно и стал, фыркая, выходить из воды на пологий песчаный плес. Затем встряхнул сырой гривой, хвостом, разбрызгивая холодные капли, и втянул чуткими ноздрями воздух. Дорога вывела к дому, он не ошибся. Пахло родной конюшней, где рядом в стойле стоял бык с обломанным рогом. Всхрапнув, Караул стал подниматься к заветной тропке, которая вела мимо баньки и огородов к дому. В баньке был установлен пулемет, и его рыло смотрело сейчас на горящее в темноте окно. Увидев идущую к баньке белую оседланную лошадь, пулеметчик вспомогательной роты 36-го пехотного полка Куприян Капитонов вытаращил глаза от удивления, но насчет лошадей и прочего домашнего скота никаких указаний не было, и он растерялся.

Муравьев закурил от керосиновой лампы, французская папироска вспыхнула веселым огоньком, штабс-капитан глубоко затянулся; рядовой Зыков, поставленный в засаду, прокрался через грядки укропа поближе к сарайчику, крытому соломой и дерном, и спящий на насесте петух вздрогнул от ясного скрипа яловых сапог; Фитька, дремавший под навесом, тоже встрепенулся от подозрительного шороха; старый бык переступил ногами.

Унтер-офицер Пятенко, несмотря на строгий запрет штабс-капитана, не стал слишком далеко отгонять коляску от ворот окруженного дома. Заметив ее в конце спуска, Лиловый насторожился и, вернувшись на угол Монастырской улицы, долго стоял в полумраке палисадника, слушая лживую тишину августовской ночи, плеск воды у берега, ровный стрекот цикад. Стайка нетопырей вылетела из монастырских чердаков и принялась носиться в холодных потоках луны. Только когда мимо прошел сначала один человек, а за ним и второй и оба по очереди зашли в дом — скрипнула калитка, затем крыльцо, хлопнула дверь, — только тогда Лиловый вышел из укрытия и решился зайти во двор, на свет керосиновой лампы за оконным стеклом, вокруг которого клубился пар мошкары. Рядовой Зыков, пробравшись к сарайчику, присел на корточки, прислонившись спиной к двери и положив винтовку на колени, — ему захотелось курнуть. Жирный кукушонок, еще с начала лета поселившийся в дупле турецкой вишни с узкой горловиной, из-за которой он так и не смог выбраться на свободу, проснулся в своей темнице. А разбудил его рядовой Жучков, который шумно отломил тонкую веточку вишни — поковырять в зубах, он уже истомился в засаде. Услышав хруст, кукушонок подал с испуга голос и разбудил птицу славку, которая, вылетев из-под стрехи, принялась носиться в темном воздухе над вишнями.