Анатолий Королев - Страж западни [Повесть]

Спасаясь, Бузонни свернул резко на запад к губернскому Энску, который был занят регулярными частями Добровольческой армии ВСЮР (верховный главнокомандующий — генерал-лейтенант Деникин).

Примерно в пятидесяти верстах от Энска проходила линия Южного фронта Советской Республики.

В Энске был железный порядок. Здесь Умберто прослезился над забытым в жизненных бурях словом «паштет» в меню ресторана при гостинице «Отдых Меркурия».

Казалось, вернулось старое доброе время: уютно гудело жаркое пламя в колонке у цинковой ванны, в нумерах висели красивые картины с морскими видами; бронзовые немецкие часы с репетицией и пухленькими фарфоровыми амурами тикали тихо-тихо, отбивали час нежно-нежно; вечернее солнце освещало на стене олеографии с картин господина Кондратенко «Царицын павильон в лунном освещении» и господина Лагорио «Вход в Босфор» — яркий цвет нарисованного неба над морем напоминал голубизной небосвод родной Италии; на изящном ломберном столике лежала кем-то забытая книжка Лидии Чарской «Княжна Джаваха», которую можно было с грехом пополам почитать, полистать, почувствовать аромат терпких духов незнакомки, чьи руки тоже когда-то листали эти страницы, Умберто не мог надышаться воздухом передышки. Встав с уютной оттоманки и подойдя к чистому окну, можно было увидеть внизу, у подъезда гостиницы, привычного извозчика на легковых дрожках с колесами в нервущихся английских шинах «опеншо»; рука сама собой тянулась к погребцу с бутылкой вина и аппаратом для газирования содовой воды; вино навевало какие-то неясные грезы, Бузонни клонило в сон.

Но тут оживал настенный телефонный аппарат «Эриксонъ» с коричневым деревянным щитком под орех: динь-длон-длинь; Умберто со страхом поднимал воронкообразную эбонитовую трубку с никелированного рычага. В медно-рыжую сеточку микрофона пугливо выдыхалось вместе с вином: «Алле». И ласковый голос гостиничной барышни снизу называл в ответ вечернее меню и просил заказать блюдо на ужин.

— Паштет, пожалуйста…

Казалось, можно перевести дыхание после бесконечного бега, собраться с мыслями, дремать в люстриновом халате, надев на усы прозрачные наусники, но на этот раз злой рок скрестил кривую стезю антрепренера Умберто Бузонни с прямой линией жизни начальника разведки армейского корпуса штабс-капитана Алексея Петровича Муравьева.

«…Будь он трижды проклят!»

Обо всем этом и думал Умберто, когда, запахнув широкие полы халата, открывал стеклянную дверь на балкон.

В левой руке Умберто держал оловянную миску с кусками вареного мяса. На балконе стояла пустая птичья клетка, валялись перья. Бузонни посмотрел в небо, нашарил взглядом черный шпиль обгоревшей пожарной каланчи, губы его прошептали:

— Цара, Цара…

Гарпия сразу увидела хозяина на балконе и рассмотрела три куска мяса в миске. Подпрыгнув над обугленным подоконником, где она обычно сидела в засаде, птица расправила крылья и полетела к гостинице.

Мальчишки уже стерегли ее возвращение.

— А ну пошли! — рявкнул швейцар, выходя из подъезда и тоже задирая голову вверх.

На балконе стоял постоялец из девятого нумера, приземистый усатый итальянец, держал в левой руке миску и бросал сквозь прутья мясо на пол клетки.

— Кыш… — лениво бормотал швейцар мальчишкам.

Но вот по оконным стеклам пронеслась темная тень, громко хлопнули крылья и птица с маху вцепилась в деревянные балконные перильца.

Гарпия зло смотрела на Умберто.

«Если соколы, голуби, дятлы, козодои, — писал А. Брем в „Жизни птиц“, — добродушные птицы, то долгошейные стервятники, орлы, ястребы, филины, сорокопуты, куры очень жестоки. Например, сорокопуты убивают и съедают даже себе подобных… Ручные попугаи убивают других комнатных птиц. Синицы выклевывают мозг у маленьких птиц, которых сумеют одолеть.

Но самою жестокою из всех птиц может назваться большой американский хохлатый орел, который получил за это название Гарпии. Выражение ее фигуры и лица так поразительно свирепо, что даже человек не может не ощущать некоторого страха при взгляде на эту хищную птицу». Брем пишет со слов одного ученого натуралиста, что «…легкомысленные посетители Лондонского зоологического сада чувствовали боязнь при виде взрослого, привезенного из Бразилии хохлатого орла и забывали перед его клеткой все шалости, которые позволяли себе даже с тиграми. Сидящая прямо и неподвижно, как столб, птица приводила в смущение самых смелейших своим пристальным, грозным, сверкающим смелостью и скрытой злобой взглядом. Она казалась недоступной никакому страху и исполненной одинакового презрения ко всему окружающему, но представляла страшное зрелище, когда, выведенная из оцепенения видом впущенного к ней в клетку животного, вдруг переходила из совершенной неподвижности к сильнейшему возбуждению. С яростью бросалась она на жертву, и никогда борьба не длилась более нескольких мгновений, первый удар длинными когтями в затылок оглушал даже самую сильную добычу, а второй, распарывающий бока и вырывающий сердце, обыкновенно бывал смертелен. Никогда при этой казни клюв даже не употреблялся в дело, и быстрота, вместе с убеждением, что и человек не устоял бы против такого нападения, возбуждали в зрителях величайший ужас».