Михаил Бурлаков - Москва-21

Солнце ярко светит сквозь плотный слой облаков, оно уже склоняется в сторону запада. Мы же, не торопясь, в обнимочку, с толикой неуверенности в манерах, медленно вышагиваем на пару от школы до ее подъезда: я в который раз провожаю ее домой.

Мы дискутируем о всякой молодецкой фигне: кто как написал крайнюю контрольную по английскому, кто с кем встречается из знакомых, у кого какие планы на ближайшие дни, есть ли будущее у отношений Димы и Ани и прочей скучной дребедени. Вернее, вопросы в основном задает Саша, а я лишь их плавно развиваю или же сливаю, потому что думаю совершенно о другом. Ну, реально! Как будто имеет значение, что будет с Димой и Аней в итоге? Скорее всего, по причине первостепенности ряда факторов, Дима захочет совершить акт взаимного удовлетворения с Аней, если конечно он этого еще не сделал. Потом он скорее всего поймёт, что, чёрт возьми, а ведь он может сделать это и с другими девчонками. Ведь он хорош, даже слишком хорош. А допущение этой мысли уже подразумевает, что просуществует их пара не дольше первой ссоры. В дальнейшем это положит начало долгому путешествию Димы в мир женщин, в котором ему обязательно будут потрахивать мозг где-нибудь ночью в Медведково, он обязательно огребёт пиздюлей и вполне возможно даже познакомится с частным венерологом. Впрочем, Саша об этом не знает, и я не собираюсь ей об этом рассказывать. Об этом не знаю даже я, хотя уже начинаю догадываться. В юношестве вообще все очень просто – ты живешь себе и веришь, что друзья будут преданными, любовь чистой, а родители всегда молодыми. А в итоге оказывается, что всё несколько иначе, и ты начинаешь жить головой.

Прерывая мои размышления, Саша продолжает снижать степень актуальности вопросов:

– Слушай, это конечно странный вопрос, но мне интересно, а какое твое любимое женское имя?

Дааа… Вот я всегда почему-то знал, что все девушки одинаково хитрожопые. Любая фраза, которую они бросают – это свинцовая пуля, выпущенная снайпером по заранее выверенной траектории. Даже если стрелок этот аленький цветочек шестнадцати лет, выросший в тепличных условиях. А ты никак от этой пули не убежишь, не увернешься, все равно, что бороться с ветряными мельницами. Вопрос задан исключительно так, чтобы ответом можно было либо потешить ее самолюбие, либо явно его защемить, сыграв при этом против своих же интересов. Третьего не дано. В результате приходится выдумывать что-нибудь сразу, либо говорить правду, жалеть, и додумывать потом. И ведь все они как с одного конвейера. Видимо это и называется женской хитростью, при абсолютном отсутствии умысла делать нечто двусмысленным.

– Саша, безусловно, – роняю я, неумело сдерживая улыбку. Я вижу, как она смотрит на меня и тут у меня в штанах начинает мягко вибрировать телефон. Я отворачиваюсь в сторону и поднимаю трубку.

– Да, алло.

– Здорово, братан. Ну что?! – слышу я игривый Лехин голос, слегка дрожащий от безудержного предвкушения тех нехитрых дел, которыми мы собираемся с ним сегодня заняться. Продолжает он уже в более тихой манере: – Слушай, ну у меня тут сейчас с собой имеется. Сможешь сегодня?

Одной рукой придерживая Сашу за талию, другой держа телефон, я старательно, пальцем пытаюсь убавить громкость его динамика – как-то слишком он орет. А Сашка ведь рядом, и она ни о чем и не догадывается. В такой ситуации я привык оправдывать себя перед другими ложью во благо. Нужды оправдывать себя перед собой пока не возникало.

– Слушай, ну давай через пятнадцать минут у падика. Я отдам тебе учебник, – не без улыбки кидаю я.

– Какой учебник? – не сразу соображает Леха, – Ааа… Ну, да, давай, отдашь, забились.

Я вешаю трубку, засовываю смартфон обратно в карман и понимаю по Сашиному лицу, что она все также беззаботна и счастлива. Мы как раз подходим к ее подъезду, и она встает на две ступеньки выше, чтобы мы смогли поцеловаться.

– Это Леша? – интересуется она, обхватив мою шею руками и притягивая к себе.

– Да, я забыл отдать ему учебник по английскому, – подчиняясь ее воле я, уже погрязнув в ее губах, договариваю: – Вот, сейчас пересечемся, отдам.

Мы еще какое-то неизмеримо долгое время награждаем друг друга взаимной лаской, держа в объятиях, перешептываемся, вспоминая всё самое смешное, что случилось сегодня. Всё как в лучших западных мелодрамах, не хватает только музыки на фоне. Затем очень мило прощаемся, а отходя друг от друга, отправляем воздушные поцелуйчики, неизменно улыбаясь. Саша пропадает за дверью и я, развернувшись на сто восемьдесят градусов, с настроением сродни солнечной погоде, припускаю стремительным шагом до облюбованного нами подъезда голубого дома, дабы предаться диковинным обрядам травокурения.