Аркадий Кончевский - Мир приключений, 1928 № 11-12

Внезапно мой фонарь потух. Я остался в темноте. Запасной батареи для фонарика не было, а прежняя была на исходе. Я решил вернуться назад. Мой верный Доби мог мне служить не хуже нити Ариадны. Ощупью я направился к выходу, но… что за чорт! Щель как будто стала уже. Я не могу пролезть в нее. Какая глупость, я бросил ломик в корридоре! Ложусь на пол и начинаю шарить рукой за дверью. Вероятно, я отшвырнул лом слишком далеко. Приходится мириться с необходимостью ночевать здесь. Хорошо, если только ночевать! Но ведь завтра— воскресенье. Завтра рабочих не будет. Провести 36 часов в абсолютной темноте, без пищи и питья в обществе мертвецов хотя бы и тысячелетней давности — перспектива не из приятных. Да и какие шансы, что рабочие вообще розыщут меня!

Я позвал Доби. Он прибежал, жалобно скуля. Темнота его начинала волновать. Я сел у проклятой плиты, уложил рядом Доби. Присутствие живого существа действовало успокоительно. Я не трус, но мои нервы, возбужденные всем виденным, были напряжены. Мне чудился какой-то шелест, скрип, вздохи… Точно вещи и хозяева в Этой кромешной тьме начинали оживать из своего тысячелетнего сна. Стараясь не дать разыграться фантазии, я начал деловито подводить итоги моим археологическим находкам. Много ценного! Вот жаль только, что такая повязка и перстень уже есть в чьей то коллекции. Да, и спиральные серьги знакомы мне. Где я видел их?… У дамы в голубом на фреске!.. Я был в восторге! Передо мной всплыло прелестное, улыбающееся личико, и рядом — этот жалкий маленький костяк…

Когда, по моим расчетам, уже наступило утро, я решил попытаться освободиться при помощи Доби. Вытащив блокнот и карандаш, я ощупью написал несколько строк и прикрепил к ошейнику Доби. Погладив умное животное и толкая к выходу, я несколько раз повторил имя Нестора — одного из крестьян, работавших у меня. Доби знал его лачугу, т. к. я с ним не раз ходил туда нить молоко и запасаться сыром скафия. Доби казалось понял, что мне от него нужно. Он лизнул меня в нос и скрылся в щели. Часов через 6 он привел с собой рабочих, которые помогли мне освободиться из жуткого плена.

Ленчицкий умолк. У наших ног с мягким рокотом море набегало на тусклые прибрежные камни. Под яркими лучами солнца влажная галька оживала, расцвечиваясь охрой, белилами и кадмием. Я смотрел на перстень, лежащий на ладони. Из глубины тысячелетий передо мною оживала яркая, красочная жизнь.

НАКАНУНЕ ВЕЛИКОЙ РЕВОЛЮЦИИ — ВЫДАЮЩИЙСЯ АВАНТЮРИСТ 18 ВЕКА, — МЕМУАРЫ КАЗАНОВЫ, — ИХ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ИНТЕРЕС-ТВОРЧЕСТВО С. ЦВЕЙГА

XVIII век — век величайших авантюристов.

Переломная эпоха перед великой французской революцией, подведшей кровавый итог феодальному строю Европы, выделила и воспитала совсем особую породу людей, темпераментных, умных, бесстрашных и ловких, железная воля которых была направлена на завоевание высот в личной жизни, как бы в отместку за низменность, порой окутанную мглой неизвестность происхождения. Джон Ло, граф Сен-Жермен, Каллиостро, Казанова — вот имена наиболее ярких и выдающихся авантюристов XVIII века, венчаемого величайшим из всех — гениальным Бонапарте, Наполеоном, императором французов и грозой всей Европы в продолжение двух десятилетий.

Авантюризм бурлил в крови этих людей, и только сферы их действий, поля их жизненных битв были разными. Среди этой, отобранной веком, компании авантюристов Джиакомо Казанова является, может быть, наиболее колоритной и характерной фигурой потому, что он не только независимей, бескорыстней и «поэтичнее» их всех по натуре, но и потому главным образом, что он символически воплощает в себе весь XVIII век. В самом деле, этому столетию давно уже дано было меткое прозвище «галантного» века. Век легкомысленной и легкокрылой любви, беззаботного общества феодальной аристократии, неудержимо катившейся к бездне исторической обреченности, век разнузданных страстей, пудреных париков, эротических маркиз, куртизанок, фавориток и безумной, хмельной игры, игры в жизнь, в карты, в любовь, в обман, в идеи, в революцию, которой на свою голову так жаждали все эти азартные, страстные игроки, поэты, любовники и авантюристы… И в этом шалом, разнузданном хороводе обреченных Казанова был одним из самых ярких пятен, одной из самых великолепных масок.