Эдгар Уоллес - Эдгар Уоллес Том 1. Руки вверх!

— Пожалуй, — согласился Фальмут, — Жалею, что сразу этого не сделал.

— Пойду к сэру Филиппу, — сказал начальник полиции. — Хочу немного его попугать.

— Зачем?

— Чтобы он обратно взял свой законопроект. Вы читали утренние газеты?

— Нет.

— Все единодушно требуют, чтобы законопроект был снят… Они говорят, что дело не заслуживает такого риска. Кроме того, мол, вся страна не едина во мнении относительно проведения закона о выдаче иностранцев. Понятно, они боятся, чтобы настойчивость и упорство Рамона не создали трагических последствий. Вот я и хочу немножко попугать его.

Он поднялся по лестнице. По пути его несколько раз останавливали подчиненные. Эта система была введена после случая с переодетым инспектором. Теперь министр иностранных дел был словно за каменной стеной. Чтобы пройти к нему, нужно было знать «пароль» и, во избежание повторных случаев с переодеванием, были приняты специальные меры: без «пароля» не пропустили бы самого начальника полиции, Фальмута — тоже.

Начальник полиции хотел постучать в дверь, как вдруг почувствовал, что его схватили за руку. Он обернулся и увидел Фальмута — бледного, с выпученными от ужаса глазами.

— Они убили Маркса. Его нашли мертвым в вагоне на Кенсингтонском вокзале.

Начальник полиции свистнул сквозь зубы.

— Чем они его убили?

— Газом. Это ученые люди. Ради Бога, уговорите Рамона взять обратно проклятый билль. Мы не можем спасти его. Я чувствую, что он погиб.

— Чепуха! — резко остановил его полковник. — У вас разыгрались нервы. Вы плохо спали, мой друг. Все это не похоже на вас, Фальмут… Мы должны спасти его.

Он отвернулся от инспектора и пальцем поманил к себе одного из полицейских, дежуривших в коридоре.

— Сержант, передайте инспектору Коллинсу, чтобы он немедленно вызвал все резервы полиции. Мы построим на сегодняшний день вокруг Рамона живую стену так, чтобы ни один человек не мог проникнуть сквозь нее.

Через час Лондон стал свидетелем зрелища, какого столица не видела за всю свою историю. Из всех городских районов были двинуты армии полицейских. Они наполнили трамваи, поезда, автобусы, коляски, телеги, грузовики, все средства передвижения столичного города. Потоками лились со станций подземной железной дороги, по широким и узким улицам…

Уайтхолл переполнился до отказа. Сен–Джемс–Парк был черен от полицейских. Уличное движение на Уайтхолле, Чарльз–стрит, Бердидж–Уоке и восточной части Мэлл было остановлено плотными рядами конных констеблей. Сен–Джордж–стрит также была наводнена полицией. На крыше каждого дома стояло по человеку в черном мундире. Все дома, окна которых выходили на резиденцию министра иностранных дел, были тщательно осмотрены и обысканы. Создавалось впечатление, будто столица была на осадном положении, и, действительно, двум гвардейским полкам ведено было находиться под ружьем. В кабинете сэра Филиппа начальник полиции и Фальмут предпринимали последнюю попытку спасти человека, жизни которого грозила неотвратимая опасность.

— Говорю вам, сэр, — убеждал начальник полиции, — что мы сделали все, что в наших силах, и все–таки я не могу быть спокоен. Эти люди обладают какими–то сверхъестественными возможностями. Мне все время кажется, что мы что–то упустили, и что они с дьявольской изобретательностью этим воспользуются. Убийство Маркса окончательно смутило меня. Эта Четверка состоит из вездесущих и всемогущих людей. Прошу вас, сэр, ради Бога, хорошо подумайте, прежде чем принимать окончательное решение. Неужели так необходимо проведение этого законопроекта? — Он немного помолчал. — Вы убеждены, что ради него стоит рисковать вашей жизнью?

Это было сказано так прямо и резко, что сэру Филиппу стало не по себе.

— Я не изменю решения. При создавшихся обстоятельствах я не считаю возможным снять законопроект с обсуждения.

— Я зашел слишком далеко, — продолжал он, жестом останавливая Фальмута, собиравшегося возразить. — Я уже пережил страх и недовольство собой. Теперь передо мной стоит вопрос принципа. Прав ли я, проводя закон об освобождении нашей страны от опасных преступников, которые, пользуясь безнаказанностью, толкают невежественных людей на насилия и предательство?

Если я прав, то не правы Четыре Справедливых Человека. Но, может быть, проводимый мной закон несправедлив, является варварским и тираническим актом, пережитком средневековья? В таком случае они правы, а я не прав. Так или иначе, я хочу довести это дело до конца. Я не могу понимать право и справедливость иначе, чем я понимаю…